Ханс фон Люк - На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945

Новость о моем переводе произвела эффект разорвавшейся бомбы среди моих солдат и офицеров. Как-никак мы сражались бок о бок с самого начала войны, делили радости и беды и стали настоящей бойцовской командой. Боевой дух части вновь поднялся. Несмотря на то что обстановка не стала лучше, дни отдыха тем не менее произвели должный эффект.

Я собирался отбыть 25 января 1942 г. Бек проверил готовность «Мерседеса» и сделал запасы на несколько суток пути, в том числе позаботился и о канистрах с горючим. Как и положено мужчинам, мы не показывали чувств, когда прощались. Перебросились несколькими шутками, и я отбыл в дивизионный штаб, где получил все соответствующие документы и подорожную: «Цель путешествия – Берлин. Всем постам и службам – оказывать всяческое содействие капитану фон Люку». В снабженческом отделении мы собрали всю почту, чтобы отвезти ее домой, а у доктора я взял лекарство-стимулятор первитин. Последним я попрощался со старшим фельдфебелем Кушелем, ротным фельдфебелем моей бывшей роты.

Я обратился к Беку:

– Будем гнать без остановки, пока не выберемся из России. Станем менять друг друга через каждые 100 километров, глотать первитин и делать остановки только для заправки.

Преодолев где-то 200 километров, мы в первый раз остановились для заправки в одной части снабжения.

– Нам не положено отпускать горючее для личных нужд, – заявил «серебряник», как называли мы «героев тыла» из-за их серебряных нарукавных шевронов.

– Послушайте, – отозвался я. – Через пять минут вы меня заправите, если вам жизнь дорога. Кроме того, на нашем участке прорвались русские. Они выйдут сюда к утру, – соврал я.

Он так удивился, что не только заправил меня в считаные минуты, но и поделился деликатесами, которых мы на фронте и в глаза не видели, – дал бутылку коньяка, сигарет и несколько банок тушенки.

То, что творилось в тылу, было нам отвратительно. Вслед за первыми армейскими снабженцами сюда являлись партийные деятели, которые принимали на себя функции администрации и начинали обращаться с населением, которое нередко встречало нас как освободителей, в соответствии с заветами партии и министра пропаганды Геббельса, то есть как с «недочеловеками» и представителями «низшей расы».

Никто не обращал внимания на нас, усталых и небритых, когда мы прикатывали на своей выкрашенной белой краской машине. В каждом селе, у каждого моста стояла охрана из призванных на службу стариков. Только однажды, при очередном предъявлении подорожной, старый резервист спросил меня:

– Господин капитан, вы «оттуда», да? Как там? Мы тут ничего точно не знаем. У меня сын в пехоте. Вот уже несколько недель у жены нет от него никаких известий. Скажите мне правду, господин капитан. Мы очень беспокоимся.

Я попытался как мог успокоить старого резервиста.

Из района Волоколамска мы двигались на запад по второстепенным дорогам, многие из которых почти не были расчищены, стремясь скорее добраться до «магистрали» Москва – Минск, проехать по которой должно было бы быть проще.

Мы слышали артиллерийский огонь с обеих сторон, становившийся все слабее и слабее, по мере того как мы удалялись от фронта. А потом вдруг наступила полная тишина – никакого грома боя, только рокот немногих грузовиков снабжения, следовавших на восток. Путешествие наше стало почти романтическим. Мы проезжали через широкие заснеженные поля и через брошенные села. Метель скрывала следы, оставляемые нашей машиной. Ехали мы, опустив верх, чтобы в случае чего быстрее заметить русские самолеты. На коленях у Бека лежал готовый к бою автомат. Все казалось нам ирреальным. Мы держали путь через первобытный край, захватить который и овладеть которым не мог никто.

Мы с Беком оба погружались глубоко в свои мысли и наслаждались покоем. Но мы спешили назад, спешили как можно больше увеличить дистанцию между собой и жутким опытом прошедших недель, стремясь поскорее выбраться из страны, в которой навеки остались наши товарищи.

И вот мы выбрались на «магистраль». Мы, конечно, запаслись картами, чтобы не сбиться с дороги. Мы устали. Пришлось поддерживать себя первитином, чтобы сохранить способность ехать и ночью.

На шоссе движение было более оживленным, что и вернуло нас к реальности. Дорога пролегала севернее Вязьмы и Смоленска. Я боролся с искушением побывать еще раз в смоленском соборе. И в Смоленске тоже, надо думать, теперь устроились как дома нацистские функционеры.

Я решил возвращаться путем, которым мы наступали. С одной стороны, дорога была знакомой, а с другой – мне хотелось посмотреть, как теперь там. Это не стало таким уж отклонением на пути в Берлин.

Мы ехали сутки напролет, меняя друг друга за рулем. К северу от Минска мы свернули с шоссе и взяли курс на Вильнюс, столицу бывшего Прибалтийского государства Литвы, превращенной в 1940 г. русскими в одну из советских республик, – «презент» Гитлера Сталину за пакт о ненападении.

Счетчик показывал, что на текущий момент мы покрыли почти 1000 километров. К тому моменту мы уже утратили счет дням и ночам. Постепенно перестал помогать даже первитин. Мы устали как собаки и старались побороть желание спать пением или же рассказывая друг другу всякие истории.

– Бек, Вильнюс ведь не Россия. Литва в большей степени часть Европы, чем Восток. Проедем оставшиеся 200 километров и заночуем.

Снег на дорогах утрамбовали колеса машин. «Мерседес» работал как часы, шел ровно и легко. В итоге ближе к вечеру в один из дней мы достигли цели – как обычно, местной немецкой штаб-квартиры. Нам попался отзывчивый офицер из запаса, который распорядился выдать нам номер в отеле «Регина». Мы рухнули на кровати. Впервые за истекшие восемь месяцев – постель и ванна. Только тут мы осознали, что мы больше не на русском фронте. Напряжение последних недель стало понемногу отходить.

– Примем ванну, Бек, сбреем щетину и пойдем в ресторан, закажем ужин. А потом выспимся как следует.

Входя в ресторан, мы чувствовали себя заново родившимися. Все казалось нам сном. Расквартированные в городе офицеры сидели за столами в обществе женщин и явно наслаждались тут «dolce vita» [50]. Звуков маленького оркестра было почти не слышно из-за шума голосов. Казалось, тут всем наплевать на войну. Мы почувствовали отвращение и, поспешно проглотив свой ужин, рассчитались талонами, выданными нам в штабе, после чего улетучились из зала, чтобы растянуться в постелях, о чем столько мечтали.

На следующее утро я пробудился поздно.

– Вперед, Бек, мы выезжаем. Скорее, скорее в Берлин. Нет ничего, что могло бы задержать нас тут.

Перед нами лежало еще 600 километров пути. В итоге через два дня мы, миновав Гродно, Варшаву и Познань, добрались до Берлина.