Ханс Люк - На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939–1945

– В Константине, – продолжал Занкт-Пауль, – нас посадили на поезд и отвезли в Касабланку, охраняли нас американцы с деревянными дубинками. «Мы не собаки, – сказали мы им, – уберите дубинки». С тех пор относились они к нам хорошо, охрана даже разговаривала с нами. По пути на запад мы проследовали мимо одного гигантского склада боеприпасов, он был не меньше футбольного поля. Нам пришло в голову одно и то же: сколько у них всего, да при таких условиях у нас просто нет шанса выиграть войну. В лагере для военнопленных в Опелике, штат Алабама, с нами обращались превосходно. Так все и шло до тех пор, пока в начале апреля 1946 г. нас не отправили в Англию, где мы провели еще год, прежде чем нас отпустили по домам.

Во всех этих рассказах, которые я слышал еще тогда, в Риме, и в историях, поведанных спустя многие годы после войны, всегда присутствовали отзвуки горького финала той беспощадной и благородной войны в Северной Африке. В то время как все в Риме гадали, где и когда станут – и станут ли – союзники высаживаться в Италии, африканская глава уже закрылась для меня. Мыслями же я оставался по ту сторону моря с моими храбрыми солдатами, для которых война уже закончилась.

И снова поезд повез меня на север, вверх по Апеннинам, через равнину реки По к Альпам. Вокруг царила такая мирная атмосфера, что просто не верилось, что итальянцы могут чувствовать опасность прихода войны в их собственный дом. Погода стояла по-летнему теплая, и по пути я видел людей, занимавшихся повседневным трудом. От офицера связи в Риме я получил распоряжение ехать в Берлин через Мюнхен.

В Мюнхене мне хотелось повидать друзей, но главным образом я беспокоился о том, как выполнить просьбу Гудериана организовать ему встречу с Роммелем.

Мне дали номер в знаменитой гостинице «Четыре времени года», принадлежавшей братьям Вальтершпиль. По телефону я связался с Роммелем, который проходил лечение в Земмеринге.

Я рассказал ему о проваленном «задании» и о безнадежно затянутом приказе об эвакуации. Роммель никак не прокомментировал мое сообщение – его телефон мог прослушиваться.

В «замаскированной» форме я передал ему просьбу Гудериана, на что Роммель тотчас же откликнулся. После того как я сообщил Гудериану о его согласии, они договорились о встрече в «Четырех временах года». Я попросил Вальтершпилей зарезервировать номер и в любом случае не распространяться о визите к ним двух знаменитых военачальников.

В день встречи я свиделся с Роммелем, и он расспросил меня о событиях, происходивших в последние дни, перед тем как меня отправили в Европу. Он сказал, что впал в немилость у Гитлера, и заметил, что ему будет приятно обменяться мнениями с Гудерианом, с которым ему уже очень давно не случалось побеседовать лично. Вскоре прибыл и Гудериан, перебросился со мной двумя словами, после чего они уединились для разговора. О чем они говорили, я не знаю.

Вальтершпилю очень льстил визит столь важных персон в их с братом отель. Он накрыл для меня столик несколько в стороне от прочих посетителей и угощал продуктами с «черного рынка», которые «простые» клиенты не могли бы получить у него даже за большие деньги. Когда я курил сигарету в холле, ожидая Роммеля и Гудериана, к моему столику подсела пожилая дама приятной наружности.

– Не возражаете? – осведомилась она, достала из сумочки серебряную коробочку, взяла из пепельницы мой сигаретный окурок и положила в коробочку, где уже лежали другие.

– Прошу простить меня, – проговорила она в смущении, – но по карточкам дают очень мало табака, так что приходится делать самокрутки из окурков. Поскольку кофе не достать уже давно, сигареты – единственное, что помогает пережить трудные времена. Еще раз простите.

Я был глубоко потрясен. Как же тяжело было тем, кто оставался дома! Им приходилось жить на скудном пайке, терпеть воздушные налеты и постоянно переживать за тех, кто воюет на фронте. Когда я отдал даме пачку с оставшимися сигаретами, она мне благодарно улыбнулась.

Роммель и Гудериан спустились в холл раздельно. Короткое рукопожатие:

– Всего наилучшего, Люк, – и оба удалились.

Пробыв несколько дней в Мюнхене, я отправился в Берлин, живущую под свист бомб бывшую «столицу Европы».

Венцель Людеке, мой офицер по особым поручениям в Африке и бывший помощник режиссера с UFA, предложил мне квартиру под крышей [85] около Курфюрстендамм, в качестве места для постоя в Берлине, на что я с готовностью согласился. Я побывал в лагере переформирования и забрал из гаража свой верный «Мерседес».

Чтобы получить дальнейшее направление, мне надо было побывать в управлении кадров. Я отправил запрос прямо на имя генерала Шмундта, у которого побывал в ходе выполнения своего неудавшегося «задания». Чего мне ждать? Снова Восточный фронт? Шмундт немедленно развеял сомнения:

– Люк, вы незамедлительно приписываетесь к «командному резерву» сроком на один год. Мы потеряли множество хороших командиров, так что теперь необходимо сформировать резерв для действия на возможных ТВД в Италии и во Франции. Я найду вам должность, на которой вы сможете поделиться своим опытом с молодежью.

Подобная перспектива приводила меня в ужас. Только не это! Целый год дома! Я хотел на фронт. Тут вдруг меня осенило:

– Господин генерал, вы не можете так поступить со мной. Позвольте мне внести коррективы? Вместо года – полгода. И не здесь, а в Париже, где находится армейское училище командиров механизированной разведки. Именно там я смогу лучшим образом передавать опыт будущим командирам. Что скажете?

Шмундт не смог сдержать смеха:

– Типично для вас, людей из разведки. Вы всегда гибки и готовы к неожиданным решениям. Будь по-вашему.

Через несколько дней меня официально направили в училище в Париж сроком на полгода с августа 1943 г. по март 1944 г. Там меня встретил полковник фон Вехмар, кузен моего предшественника в Северной Африке.

Тем временем наступил конец мая 1943 г. Тепло весны сделало даже такой пропащий город, как Берлин, немного более привлекательным.

Я водворился в квартиру под крышей. Каждый вечер вступал в действие режим затемнения. Маленький чемоданчик всегда стоял наготове. Там находились самые важные из моих документов и запас кофе и сигарет, которые я достал на снабженческом складе в г. Тунис. Как только начинала выть сирена – случалось это почти ежедневно, – я подхватывал свой чемоданчик и бежал в бомбоубежище. В море домов Берлина нельзя было позволить себе остаться на улице во время воздушного налета. Слишком много шансов было погибнуть от осколков или обломков зданий. Кроме того, всем надлежало подчиняться указаниям сотрудников системы ПВО.