Федор Раззаков - Чтобы люди помнили

Никулин рассказывает: «Я тогда служил под Репином. С утра 22 нюня мы с моим приятелем Боруновым получили свои солдатские 10 рубликов, взяли бидончик и пошли за пивком. Помню, оно стоило что-то около 2 рублей. Идём себе спокойно, как вдруг женщины прямо накинулись на нас. Обступили и давай расспрашивать: „Солдатики, а это правда, что война началась, правда, что немцы на нас напали?“ И тут в 12 часов выступление Молотова по радио, все вопросы сами по себе отпали. Какое тут к чёрту пиво, мы ноги в руки — и бегом на батарею. В первый же день мы из своих 85-миллиметровых орудий открыли по немецким самолётам огонь. Эти гады закидывали Финский залив глубинными минами. Мы тогда ни одного не сбили, а вот наши соседи один самолёт всё-таки завалили…»

До весны 1943 года Никулин воевал в составе зенитной батареи под Ленинградом. Дослужился до звания старшего сержанта. Затем заболел воспалением лёгких и попал в Ленинградский госпиталь. Пролежал там две недели, после чего был определён в 71-й отдельный дивизион, который стоял под Колпином. Однако в новую часть так и не прибыл — его контузило взрывом снаряда. И вновь — госпиталь, лечение. После выздоровления его отправили в 72-й отдельный зенитный дивизион всё под тем же Колпином.

Никулин вспоминает:

«Не могу сказать, что я отношусь к храбрым людям. Нет, мне бывало страшно. Всё дело в том, как этот страх проявляется. С одними случались истерики — они плакали, кричали, убегали. Другие переносили внешне спокойно…

Но первого убитого при мне человека невозможно забыть. Мы сидели на огневой позиции и ели из котелков. Вдруг рядом с нашим орудием разорвался снаряд, и заряжающему осколком срезало голову. Сидит человек с ложкой в руках, пар идёт из котелка, а верхняя часть головы срезана, как бритвой, начисто…

Каждый раз, когда на моих глазах гибли товарищи, я всегда говорил себе: „Ведь это же мог быть и я“.

Служил у нас чудесный парень, Герник. Как-то ночью над нашей позицией пролетел самолёт и сбросил небольшую бомбу примерно в сорока–пятидесяти метрах от того места, где спал Герник. Бомба взорвалась, и крошечный осколок пробил ему голову, угодив прямо в висок. Так во сне Герник и умер. Утром будим его, а он не встаёт. Тогда и заметили маленькую дырочку. Положи он голову на несколько сантиметров правее — остался бы жив.

А смерть командира орудия Володи Андреева… Какой был великолепный парень! Песни пел замечательные. Стихи хорошие писал и как нелепо погиб. Двое суток мы не спали. Днём отбивались от эскадрилий „Юнкерсов“, которые бомбили наши войска, а ночью меняли позиции. Во время одного переезда Володя сел на пушку, заснул и во сне упал с пушки. Никто не заметил, и пушка переехала Володю. Он успел перед смертью только произнести: „Маме скажите...“»

Победу Никулин встретил в Прибалтике. Однако домой попал не скоро. Демобилизацию проводили в несколько этапов, и до него очередь дошла только через год после окончания войны. Он уволился из армии 18 мая 1946 года. Самое интересное, что когда он прямо с Рижского вокзала позвонил домой, то взявший трубку отец предложил ему… встретиться на стадионе. В тот день «Спартак» играл очередной матч с «Динамо».

Вернувшись на гражданку, Никулин едва не женился. У него была любимая девушка, которая дождалась его с фронта и, кажется, неплохо к нему относилась. Они встречались почти каждый день, и он уже, на правах родственника, вошёл в её дом. Единственное, что удерживало нашего героя от решительного шага, это — отсутствие жилья. Однако его дядя, узнав об этой проблеме, разрешил ему вселиться в одну из своих пустующих комнат. После этого уже ничто не удерживало Никулина от того, чтобы сделать предложение руки и сердца. Однако…

Ю. Никулин вспоминает:

«В тот вечер, когда я попросил её руки, она сказала:

— Приходи завтра, я тебе всё скажу.

На следующий день, когда мы встретились на бульваре, она, глядя в землю, сообщила, что меня любит, но по-дружески, а через неделю выходит замуж. Он лётчик, и дружит она с ним ещё с войны, просто раньше не говорила. Поцеловала меня в лоб и добавила:

— Но мы останемся друзьями…

Вот так и закончилась моя первая любовь. Переживал я, конечно, очень. Ночью долго бродил один по Москве. Мама с папой утешали…»

Стоит отметить, что прожила та девушка с лётчиком недолго: он её бросил. Что касается дружеских отношений с Никулиным, то они продолжались до самой смерти: наш герой поздравлял её с 8 Марта, она обычно звонила на Новый год.

Но вернёмся в 40-е годы.

Вернувшись из армии, наш герой был преисполнен уверенности, что с его способностями его возьмут в любое творческое заведение Москвы. Ведь в армии он активно участвовал в художественной самодеятельности, и его однополчане были просто в восторге от его комического таланта. Поэтому летом 1946 года Никулин отправился во ВГИК. Однако, пройдя два тура, он с третьего тура был внезапно снят экзаменационной комиссией (её возглавлял Сергей Юткевич). Ему заявили следующее: «В вас, конечно, что-то есть, но для кино вы не годитесь. Не тот у вас профиль, который нам нужен. Скажем вам прямо: вас вряд ли будут снимать в кино. Это мнение всей комиссии. Если вы действительно любите искусство, то советуем вам пойти в театральный институт…»

Ю. Никулин внял последнему совету и в те же дни подал документы сразу в два театральных заведения: ГИТИС и училище имени Щепкина при Малом театре. Однако и в них его не взяли. Тогда он попробовал было сунуться во вспомогательный состав театра МГСПС, но и там конкурса не прошёл. То же самое с ним произошло и в ряде других творческих училищ и студий. Отчаянию не было предела. Ему казалось, что само небо прогневалось на него. И тогда ему помог случай. Ещё когда он проходил отбор В ГИТИСе, его приметил тогда ещё никому не известный Анатолий Эфрос (в то время он заканчивал режиссёрский факультет института). Узнав, что наш герой в институт не поступил, он посоветовал ему идти в студию при Ногинском театре, которым руководил режиссёр Константин Воинов. Этот совет и вспомнил Никулин после череды поражений, обрушившихся на него. Студия находилась в Москве, и он решил рискнуть. И ему повезло — его приняли. Правда, учиться в ней ему пришлось недолго. В сентябре того же года его поманил к себе цирк. О том, как это произошло, наш герой рассказывает:

«Обычно мы с отцом покупали газету „Вечерняя Москва“ в киоске на Елоховской площади. Где-то в середине сентября 1946 года мы купили газету и на четвёртой странице прочли объявление о наборе в студию клоунады при Московском ордена Ленина государственном цирке на Цветном бульваре. Возникла идея: а что если попробовать?

На семейном совете долго обсуждали: стоит или не стоит поступать в студию?