Бенедикт Сарнов - Феномен Солженицына

Всё это я пишу Вам , только Вам, дорогой друг, потому что я уже имею опыт, уже видела, как самые простые вести о нем превращаются в глупых устах в черт знает что и глубоко его ранят. А ран у него и так довольно, и без яда сплетен.

Если бы я верила в Бога, я молилась бы за него. А так – только могу беспрерывно тревожиться – и то про себя... Вслух – запрещено.

Как уже не раз было говорено (да и из этого её письма это видно), Солженицына Л. К. боготворила. Но, будучи человеком исключительной правдивости, солгать (даже веря, что это будет «ложь во спасение»), не могла.

Эта нелицеприятная характеристика её кумира интересна вся, целиком, со всеми её ответвлениями и подробностями. Но сейчас я хочу выделить только одну её фразу:

Фраза, по правде говоря, странноватая.

Не сама по себе, а именно применительно к Солженицыну, у которого многочисленные провалы вкуса, часто вопиющие, связаны как раз с полным отсутствием вот этого самого «слуха к языку».

Обладая таким слухом, он не смог бы, – рука бы не повернулась! – написать, что «государь облегчился». Разве только, если бы хотел сообщить, что у его императорского величества в тот день хорошо работал желудок.

Или вот такой его языковой перл:

Обладая не то что гениальным, а самым элементарным «слухом к языку», можно ли не услышать, с каким русским глаголом невольно сопрягается – по звучанию – это выдуманное им уродливое словечко: «усачиваются».

И это не отдельные, более или менее редкие, случайные проявления некоторой, скажем так, причудливости его слуха к языку.

Это у него – система:

...считая коммунизм безоговорочным и даже единственным врагом, долго совершал кадетские прихромы .

Медицински говоря, назойливое втолакивание «прав человека» есть программа независимого одноклеточного существования.

...после пенок рот утря – да рыгнуть всё той же гнусной, беспросветной, беспощадной советской идеологией.

...сколько ж ещё лет перекоренеть в изгнании? Все когда-то начатые нити – подхватить из оброна...

...вся его слюнобрызгая брань...

...он извильчиво ответил...

И я поверил ему, испросачился...

Вся полемика сбивается на кривое залыганье...

Чего ж этот враждолюбец от меня хочет?

...третьеэмигрантская пресса уже отказывалась печатать шныря Белоцерковского, – но напрытчился он...

Так требовало неунимчивое сердце...

И вот, после неразгибных семнадцати лет...

...надо уйти в свою работу. Уйти в неё, иначе никогда её не взнять...

...не впервь и не впоследне

На сковыре Никиты...

...проходили и во сто раз худшие издевательства и в миллион раз толпянее

...даже и не узнавал ничего, кроме искажённого наслуха .

...перерубали нашу дружбу на самом первом взросте.

...какую-то потяготу к движению стал я испытывать.

...охватило меня волнение старого огрызчивого лагерника...

...я не мог предусмотреть точно всех задёвок...

...миновать этих объяснений нельзя, а назвать – ещё нельзее .

Так всегда и получалось у нас с A. T., так и должно было разъёрзнуться...

Вот самая страшная опасность: защем совести...

...не безмятежное небо над нами – огромное зреймо КГБ – и мигнуло...

...ничем не припутан, на гребне девятого вала, в раздире лёгких от ветра...

...и сосморкано наземь собственное одинокое горделивое устояние главного редактора.

...не давая взнимку...

...под дёготный зашлёп .

...упрекали меня, что быстротою своего выскока я помешал...

...почтенный священник, под 80 лет, в череде молений грудно придыхает...

Неумело, разбросанно, нервно, в запуте прожил я на Западе свои первые месяцы...

Я ещё не представлял нынешней слабости эмиграции, её растёка этнического...

О Рое Медведеве он говорит, что тот:

...то и дело догадливо выпереживается перед властью.

О Твардовском – что он:

...ещё топырился по-курячьи в надежде отстоять своё детище от коршунов.

О присужденной ему Нобелевской премии, что она

...пришла и сравняла все ошибки нераскрыва .

О Троцком:

Какие они с Лениным разные – и как же злоспешно друг друга дополнили.

О редакторском даре жены:

Пристальность к тексту, меткий глаз, чуткость к любому фонетическому, ритмическому процарапу...

Эта собранная мною небольшая коллекция солженицынских языковых перлов могла бы быть большой и даже огромной. Не пожалев времени и трудов на выписку этих слов-уродцев из тридцати томов его сочинений, ими можно было бы заполнить сотни страниц, потому что они у него – не исключения, а правило. В сущности, этим вымученным, искусственным язком написана вся его зрелая проза. Не только романная («Красное Колесо»), но и мемуарная («Бодался телёнок с дубом...», «Угодило зернышко...»).

Во всяком случае, не рискуя ошибиться, с уверенностью можно сказать, что, раскрыв любую из этих его книг на любой странице, тотчас обнаружишь там несколько таких словесных уродцев.

Но собрал я эту коллекцию совсем не для того, чтобы уличить Солженицына в отсутствии того «слуха к языку», который Л. К. Чуковская почитала у него гениальным.

Собрал я её и вообще решил затронуть эту тему только лишь потому, что в основе этой – самой яркой – краски его литературного стиля лежит не такое или сякое (хорошее или плохое, недостаточное или искаженное) чувство языка, а всё та же энергия заблуждения .