Сергей Кремлев - Великий Сталин

Честный ответ здесь один: «Сталину!»

В своё время Дан говорил о Ленине в том смысле, что невозможно, мол, противостоять человеку, который двадцать четыре часа в сутки думает об одном – о социалистической революции.

Эта же характеристика полностью приложима и к Сталину с той только разницей, что он двадцать четыре часа в сутки думал уже не о социалистической революции, а о социалистическом строительстве в стране, эту социалистическую революцию совершившей.

Позволю себе кое в чём повториться… Знаменитый эсер Виктор Чернов в марте 1924 года опубликовал в эмигрантском журнале «Воля России» статью о Ленине. При чтении этой статьи я невольно отметил для себя три момента: ограниченность самого Чернова, закономерность политического краха его партии и… безальтернативность Ленина, как единственно возможного для России политика, способного в то бурное время Россию спасти, а не погубить.

А в тридцатые, сороковые, пятидесятые годы уже Сталин оказывался таким безальтернативным политиком, единственно способным не погубить Россию, а укрепить и возвеличить её.

Чернов писал о Ленине, которого хорошо знал. Однако то, что он написал о Ленине, полностью относилось и к Сталину, которого Чернов почти не знал, и я ещё раз полностью повторю эту, почти обобщённую, характеристику Вождя народа:

«Счастливая целостность его натуры и сильный жизненный инстинкт делали из него какого-то духовного «Ваньку-встаньку». После всех неудач, ударов судьбы, поражений он умел духовно выпрямляться. Его волевой темперамент был как стальная пружина, которая тем сильнее «отдаёт», чем сильнее на неё нажимают. Это был сильный и крепкий политический боец, как раз такой, какие и нужны, чтобы создавать и поддерживать подъём духа и чтобы при неудаче предупреждать зарождение паники, ободряя силою личного примера и внушением неограниченной веры в себя, – и чтобы одёргивать в моменты удачи, когда так легко и так опасно превратиться в «зазнавшуюся партию», способную почить на лаврах и проглядеть будущие опасности.

Он никогда не был блестящим фейерверком слов и образов (чем отличались Троцкий, Зиновьев, Бухарин. – С.К ). Он бывал и неуклюж, и грубоват, он часто повторялся. Но в этих повторениях, и в грубоватости, и в простоте была своя система и своя сила. Сквозь разжёвывания пробивалась живая, неугомонная, волевая стихия, твёрдо шедшая к намеченной цели.

Его охотно считали честолюбцем и властолюбцем; но он был лишь естественно, органически властен, он не мог не навязывать своей воли, потому что был сам заряжен «двойным зарядом» её и потому что подчинять себе других для него было столь же естественно, как центральному светилу естественно притягивать в свою орбиту и заставлять вращаться вокруг себя меньшие по размеру планеты, – и как им естественно светить не своим светом, а отражённым. Плебей по привычкам и натуре, он оставался прост и натурален в своём быту после октябрьского торжества так же, как и до него».

Чернов, правда, ошибся, определяя Ленина как «плебея»… Впрочем, бывший оппонент Ленина здесь явно имел в виду лишь то, что в Ленине не было «утончённости»… Ещё менее можно считать «утончённым» – в тривиальном смысле этого слова – Сталина. Однако и утончённость – не жеманно-«светская», а духовная утончённость в двух великих лидерах большевиков была… Ни Ленин, ни Сталин не были простыми натурами. Врождённый аристократизм духа и мысли как высшая форма естественности при полном отсутствии позы – вот что сквозит в каждой фотографии Ленина.

Сталин же…

Маршал авиации Голованов как-то вспоминал об одном необычном обеде у Сталина во время войны…

За столом сына сапожника сидел Черчилль – прямой потомок герцога Мальборо. Англичанин начал с того, что налил в большую рюмку, стоящую перед Сталиным, армянский коньяк. Сталин ответил ему тем же, и…

«Тосты следовали один за другим, – вспоминал Голованов, – Сталин и Черчилль пили вровень. Я слышал, что Черчилль способен поглощать большое количество горячительных напитков, но таких способностей за Сталиным не водилось. Что-то будет? Черчилль на глазах пьянел, а в поведении Сталина ничего не менялось. Видимо, по молодости я слишком откровенно проявил интерес к состоянию двух политических деятелей и очень переживал, чем всё это кончится. Встреча подошла к концу. Все встали. Черчилль покинул комнату, поддерживаемый под руки. А я стоял, как заворожённый, и смотрел на Сталина. Конечно, он видел, что я всё время наблюдал за ним. Подошёл ко мне и сказал: «Не бойся, Россию не пропью. А вот Черчилль будет завтра метаться, когда ему скажут, что он тут наболтал». И твёрдой, неторопливой походкой вышел из комнаты»…

Черчилль был по привычкам патрицием, по натуре же – как раз плебеем, потому что был, во-первых, духовным рабом «золотого тельца», а во-вторых, он был и прямым, наёмным слугой «золотого» меньшинства человечества.

Сталин был прост по привычкам, но обладал тем величием, которое даётся только благородной душе, служащей благородному делу.

Черчилль подделывался к простым людям, а Сталин жил для них.

А Троцкий, Бухарин, Литвинов-Валлах? А те же Черчилль, Рузвельт и десятки других политических фигур – современников Сталина?..

У всех них были слабости, мелкие пристрастия, страстишки.

Если не из каждого, то из каждого второго абзаца статей коллекционера бабочек Бухарина выпирало: «Ах, какой я умный и остроумный».

У Троцкого рефрен был другой: «Ах, какой я главный!»

У Черчилля: «Какой я дальновидный и безупречный».

Штампованная улыбка Рузвельта должна была убеждать, какой он «свой парень».

Поведение Сталина, выступления Сталина, тексты Сталина говорили: «Вот мы . Вот наши задачи, и вот как нам надо их решать».

Тухачевский делал скрипки. Умилительно? Возможно…

Черчилль на досуге собственноручно выкладывал кирпичные стены и даже был торжественно принят в профсоюз каменщиков.

У Сталина же – практического социального реформатора с уникальными возможностями – было лишь одно увлечение, одна страсть – укрепление России, во главе которой он стоял.

Сталин не терпел ворон. Зато на его даче было множество ручных белок. Задумаемся, мог ли он выбрать себе лучших друзей из меньших наших собратьев?

Собаки и даже кошки требуют для себя части души. Но политик, живущий для трудящихся, просто не имеет права расходовать душевные силы на что-то иное, кроме самих людей.

Лошади? Это или право прирождённого конника, или прихоть аристократа.

Но милая русская зверушка, мгновенно сметающая с души хлам и усталость своим рыжим роскошным хвостом?