Владимир Афанасьев - Восхождение. Современники о великом русском писателе Владимире Алексеевиче Солоухине

20 мая 1997 г. г. Калуга.

Смерть Владимира Солоухина для меня не только самое печальное событие 1997 года, но и самое печальное событие всей моей жизни. Потому что Владимир Солоухин – для меня не просто мой ЛЮБИМЫЙ ПИСАТЕЛЬ со всех заглавных букв, который, идя «владимирскими проселками», открыл мне и миру не Америку, а Россию, но и мой УЧИТЕЛЬ и ДРУГ и ПОКРОВИТЕЛЬ, и – мой ЛИТЕРАТУРНЫЙ ОТЕЦ! Он знал и поддерживал меня, девочку из Рязани, из провинции, с первых моих шагов на «кремнистом пути» литературном, помогал мне расти и формироваться как поэту, как личности, оберегал меня, как некое трогательное творение русской природы, нуждающееся в защите, как лесную фиалку, как бабочку пестрянку из Красной книги. Без него меня не было бы. Без него я была бы не я. И моя судьба сложилась бы иначе, чем сложилась, и, скорее всего, оказалась бы «поломатой». Он рекомендовал меня в Литературный институт – помог мне осуществить эту главную мечту моей юности. Помог мне выпустить первую книгу стихов «Разбег» – вытащил меня на литературную орбиту. Рекомендовал меня в Союз писателей… Помогал мне «пробивать» в свет мои новые книги, особенно когда редактора пытались зарубить их своими беспощадными топорами… Он помогал мне в самых критических и отчаянных ситуациях, помогал и делом, и словом, и мудрым советом, и добрым участием в моей судьбе, и просто своим присутствием на грешной земле… Ну и, конечно, своим творчеством, своими произведениями… Он помогал мне «разуть» глаза на серьезные проблемы нашей действительности… Он присылал мне в Рязань свои книги и рукописи своих неопубликованных книг. И я не только читала их, но и, сидя на вольных хлебах, как свободная художница, и подрабатывая машинисткой, печатала их ему на машинке, и за годы и годы перепечатала почти все его произведения, полное собрание сочинений, в том числе и «вещи», за которые его едва не исключили, едва не «поперли» из всех «рядов» (правда, из рядов КПСС он потом сам ушел)…

Сейчас я готовлю книгу нашей с Владимиром Солоухиным переписки из серии «Учитель + ученица…». Там видна вся история наших с ним отношений в течение целых 25-ти лет (срок «серебряной свадьбы»), видны истоки этих отношений, их развитие и превращение в настоящую дружбу (которая предполагает по меньшей мере взаимную симпатию с обеих сторон).

Владимир Солоухин, как почти все писатели нашего времени, не любил писать писем, не склонен был к регулярной переписке, в отличие от классиков XIX века – Тургенева, Чехова, Льва Толстого, у которых эпистолярный жанр занимает немалую часть литературного наследия. Но он очень любил получать письма от меня, а я любила писать и посылать их ему (в пропорции: один к десяти, десять в ответ на одно). И он очень быстро откликался на те из них, в которых я просила у него какого-то совета и участия или в которых он чувствовал мой сигнал SOS.

Наша с Владимиром Солоухиным переписка возникла из нашей с ним дружбы, которую она же в свою очередь и укрепила, из наших с ним общих дел, которые связывали нас, из нашей физической отдаленности друг от друга на расстояние 200 километров, равное расстоянию между нашими городами, между Москвой и Рязанью, что интересным и таинственным образом тоже связывало и сближало нас, из не частости и кратковременности наших с ним встреч (не интимных, к разочарованию какого-нибудь «ждателя» и «жаждателя» «клубнички», но полных духовного кайфа, недоступного натурам чересчур материалистическим), а с моей стороны – еще и из моего желания лучше раскрыться перед своим учителем, из моего неумения (особенно на первых порах) говорить с ним при встречах (чему мешало мое благоговение перед ним и моя стеснительность) и из моего стремления овладеть этим искусством хотя бы в письмах… А кроме того – из моей невостребованности (или недовостребованности) литературным миром, из моей потребности быть понятой и оцененной если не всем миром, то хотя бы одним его представителем, но каким!

Я готовлю книгу нашей с Владимиром Солоухиным переписки, чтобы внести свою лепту библейской вдовицы в дело увековечивания памяти великого русского писателя нашего времени, Раба Божьего Владимира Солоухина и сохранить для истории наши с ним отношения, которые дороги мне и были дороги и ему.

5 сентября 1997 г., Москва

Владимир Алексеевич!

Когда сегодня я шла звонить Вам, столько у меня было всего сказать – думала, мне не хватит десяти разменных монет, а хватило двух. И ничего, кроме официального, я не смогла Вам сказать. Вообще меня очень мучает, что я совсем не умею говорить с Вами – ни при встречах, ни по телефону. Вот и в письмах тоже. Уезжая в Рязань, я надеялась, что, может, в письмах научусь говорить с Вами и Вы будете знать меня лучше (ведь Вы почти не знаете меня, почти ничего не знаете обо мне, и, согласитесь, это странно и неестественно при наших добрых многолетних отношениях). Вы мой любимый поэт и писатель, мой главный авторитет, мой друг, мой царь и бог. Никем не хотела бы я быть так понятой, как Вами, но ни с кем я не бываю более замкнута и неинтересна, как с Вами.

Я раньше мечтала о какой-то такой нашей встрече – в ЦДЛ ли, в Переделкине ли, в Карачарове ли, еще ли где, которая помогла бы мне раскрыться перед Вами. Но теперь я уже не мечтаю о ней, боюсь ее, мне кажется, ее и не может быть в природе; в любой обстановке я буду теряться и не знать, как вести себя с Вами, что говорить. И слава Богу, что все наши встречи – пятиминутны (плюс-минус), что у Вас никогда нет для меня свободного времени. Было бы смешно, если бы Вы, наконец, выбрали, выкроили для меня час-два, пригласили бы меня, например, в ЦДЛ, сели бы мы за стол и сидели бы глупее глупых, не находя тем для разговора.

Дорогой Владимир Алексеевич, не думайте, ради бога, ради всего святого, будто я имею претензии к Вам. Нет, я счастлива, что Вы есть, что я даже знакома с Вами лично, что Вы даже принимаете участие в моей литературной судьбе, что у нас с Вами даже есть общие дела (например, связанные с печатанием Ваших рукописей). И я очень благодарна Вам за все! Мне просто жалко, что я не умею говорить с Вами.

Спаси и сохрани Вас Бог…

Нина Краснова

1978 г.

16 июня 1978 г., Рязань.

Дорогой Владимир Алексеевич!

Сегодня я получила из «Советского писателя» издательский договор на свою книгу стихов! Это такое событие для меня (и для всей нашей семьи)! Вы тоже когда-то заключали свой первый договор на свою первую книгу – и легко можете понять мою радость и даже гордость… и вообще мое теперешнее состояние, во всех нюансах.

И если бы Вы еще могли представить, как я благодарна Вам… Оглядываясь назад, я вижу, что самые важные события, коренные перемены в моей жизни – например, поступление в институт, публикация моих стихов в толстом журнале, издание моей книги и т. д. – связаны с Вами, свершались при Вашем участии, по Вашему мановению. Может, и без Вас я со временем поступила бы в институт; может, и без Вас я со временем напечаталась бы в «Москве», выпустила бы книгу… Но может, и нет. А главное – без Вас, без влияния Вашего творчества (на меня) никогда бы, наверно, я не осознала бы себя русской, а Россию – Россией, не осознала бы, что я (не обращайте внимания на банальность фразы) люблю Родину. Я всегда просто любила русскую природу, книги про царей и князей, историю, любила Есенина, свою маму, Рязань, Москву. И почему-то любила слышать, что у меня славянское – русское – лицо. Но я всегда считала, что у меня полностью отсутствуют т. н. «гражданские чувства», и, по существу, была слепа – не видела многих проблем (не видела спрятанных на картинке – охотников и кого там еще? белочек? зайчиков?).