Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

А ведь молодость Горби пришлась на пятидесятые, стали рассуждать собеседники, и он вполне мог уважать джаз. Да, решили, мог! Ну так пусть и дальше лабает «весь этот джаз» перестройки, а если надо – то и импровизирует! Давай, Gorby, давай!

Зашли в торговый центр Джорджтауна, весь в сиянье витрин и улыбок продавцов.

– А что бы подумал Горбачев, если бы попал сюда? – спросил Симпсон.

– Ну, он мог подумать тут, что всё это к его приезду приготовили, – пошутил Аксенов.

Он имел в виду советские «потемкинские деревни», когда для имитации изобилия к приезду начальства напоказ выставлялось всё припрятанное в тайниках. Пошутил. А передачу посмотрели в посольстве. И шутка вышла боком.

Горби прибыл в конце 1987-го. А в начале следующего года Майя, гражданства не лишенная, полетела в Союз. Поспела как раз к первой после отъезда Аксенова его публикации в СССР – выходу в сатирическом журнале «Крокодил» фрагмента книги «В поисках грустного бэби», озаглавленного «Мы штатники». То, что его напечатали без спроса, – не проблема. Штука в том, что за публикацией последовала подборка читательских писем. Любой, кто при советах работал в газетах, знает, как готовились такие письма и подборки. И зачем.

«Нет, это ж надо ж! Аксенов "всплыл"! Вот она – гласность!..Ему не – стыдно. А мне за него стыдно. Я бы ему его книги через забор бросила, как когда-то люди гамсуновские книги "возвращали"». Т.Коробкова, Ленинград.

«Браво, Аксенов! Вы поистине недосягаемы в расшаркивании перед "желанным Западом". Вы один на Джомолунгме предательства и лицемерия…» А. Ольховой, студент и стиляга 50-х годов, поклонник американского джаза, ныне простой советский интеллигент, Минск.

Г. Петров, администратор драмтеатра города Ташауз Туркменской ССР, написал: «Мы вылавливали пресловутых "стиляг", распарывали им узкие штанины вельветовых брюк, лишали набриолиненных "коков". Ох, как было горько оттого, что носители "нового" держались стоически, не распускали слюни, а снова и снова собирали людей вокруг себя, выплясывая утрированный рок-н-ролл… Эх, развернуть бы тогда на полную мощь перестройку! Не остался бы Аксенов по ту сторону кордона».

«В колледже он работает внештатником, а штатник он совсем в другом месте. В парижском (?) филиале радиостанции "Свобода" – обычного подразделения ЦРУ… Там американские сержанты и майоры ставят по стойке "смирно! " всяких там Basil и Со и дают им команды: "Оплевать!", "Оболгать!", "Оклеветать!"». Вл. Жигалко, Москва.

Подборку скроили по знакомым советским «сатирикам» лекалам клеветы и травли. Возможно, она – своего рода ответ на шутку Аксенова о визите Горбачева в вашингтонский магазин: вы-де всё шуточки шутите, господин писатель, а вот гляньте, что думают о вас советские люди. Вряд ли она сильно задела Василия Павловича. Скорее всего, не больше суждений Бакланова, Ефремова и Ульянова о «письме десяти». Другое дело, что этот шаг легко читался как предостережение от попыток возвращения: даже не думай.

А он и не думал. В Штатах все шло хорошо. Аксенов пробовал перо в англоязычной эссеистике, полагая, что этот жанр близок интеллектуальной Америке. 10 марта 1985 года в New York Times Book Review выходит текст «Успех и советский писатель». В нем Аксенов размышляет о труде и месте сочинителя в Советском Союзе. О том, что мало-мальское бытовое и денежное благополучие обусловлено в СССР не талантом, не дисциплиной, не творческими озарениями и даже не тиражами, а хорошими отношениями с начальством. В то время как большие тиражи, различные привилегии, звания, премии и формальный почет в целом не требуют больших способностей и ярких произведений. Мало, что ли, издавали Анатолия Софронова? Но много ли у него читателей? Ломятся ли зрители на спектакли по его пьесам? Уважают ли его собратья по цеху? Да, ему, как и другим лояльным авторам, покровительствует власть, но успех ли это?

При этом популярные и способные авторы ни премий, ни огромных тиражей, ни государственных наград не сподобились, а многие вообще оказались за рубежом. А ведь их книги в магазинах были редкостью – разлетались на раз. Их книги доставали , достают и сейчас. Это ли не успех ? Вот такой парадокс: в хорошо организованном обществе подлинная популярность не означает благосостояния. Не говоря уж о богатстве.

14 апреля того же года New York Times Magazine публикует другое его эссе, «Изгнание в литературной Америке», – об успехе в США. В нем Аксенов утверждает, что литература в Америке, как и в СССР, находится в подчиненном положении. Но только не партии и ее обслуге, а прибыли – мощному ограничителю творческого экспериментирования.

Тем не менее эксперимент и авангардный поиск остается присущ его произведениям. Он как бы работает впрок, зная, что больших тиражей и больших денег в Штатах не получит. Он предчувствует: это издадут и купят в России. Хотя и не верит.

Меж тем с 28 июня по 1 июля 1988 года граждане СССР наблюдали по ТВ уникальное зрелище: часть делегатов XIX конференции КПСС сняли предписанные партийным этикетом пиджаки, уж больно жарко стало в зале – Горбачев объявил о смене политического курса.

Сотни людей на улицах не отрывали от уха транзисторы, слушая дебаты. Но не все тогда поняли: настал исторический момент – лидер КПСС и хозяин красной державы, продолжая ревизию их истории, переходит к постепенному демонтажу и того и другого.

– Уходит, линяет Советский Союз… время его прошло… Не могу! Не верю! – кричит в «Бумажном пейзаже» Фенька Огарышева. Аксенов не кричит. Но тоже не верит.

такую песенку поет один из героев «Скажи изюм».

15 февраля 1989-го Афганистан и впрямь становится тяжким воспоминанием. Советские военные уходят домой. Этот шаг, как и возвращение Андрея Сахарова из ссылки и постепенное освобождение политических заключенных, побуждает Аксенова всё больше доверять Горбачеву и другим советским реформаторам. Он всё чаще думает о возможности возвращения. Пусть еще не ясно, в какую страну, – контуры тоталитарного режима хоть и медленно, но размываются, абрис новой страны пока не виден. Но что касается литературы, тут определенность полная: покинув советскую литературу, русскую он не оставлял никогда. Держался за нее в самые трудные времена. Больше того, так же как уходившие за рубеж «белые» уносили с собой в душе свою Россию , Аксенов сердцем жил в России собственной – юной республике 17-го года. Самой свободной на тот момент стране мира. И мечтал о ее продолжении. И это побуждало его живо интересоваться всем, что совершается дома.