Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

Там речь об исправленном бунтаре, здесь – тоже. Тот, получив острастку, стал видным инженером, этот – больше писем в защиту диссидентов подписывает, а пишет о тайном финансисте партии. Издается в «Политиздате». А там абы кого не издают…

Книга вышла дважды – в 1970 и 1974 годах.

И невдомек было спецам-агитпроповцам, что множество читателей видели в ней руководство по скрытной подрывной деятельности против советской системы, а в Красине – успешный ее пример с – как бы это вернее сказать? – противоположным знаком. Для сыщиков – способный и преуспевающий слуга своего класса, для революционеров-подпольщиков – бесценный добытчик средств, менеджер проектов по доставке оружия, организатор подпольных типографий, побегов, ограблений и покушений, координатор борьбы 1905 года.

Кстати, несмотря на свой уже оформившийся антикоммунизм, Аксенов относится к первой русской революции с симпатией, как к «восстанию московских миллионеров против петербургских аристократов». Как к освободительному проекту, роль в коем большевиков была хоть и важной, но не ключевой. Куда больше его занимает переход капиталистов и интеллигентов от делового конформизма и самодовольной замкнутости к почти романтической атаке на тиранию силовиков , как бы сейчас назвали правившую тогда, по сути, страной военно-полицейскую клику. А клика эта, опираясь на садистов и подонков, сама превращает лояльных конформистов в мятежных инсургентов. Так вышло с юным студентом-богачом Павлом Бергом, который, случайно попав на сходку оппозиционеров, угодил в кутузку, где, расхорохорившись, крикнул полицейским: «Опричники! Палачи! Мы вам не турки!» А в ответ широкоскулый вахмистр с каменной челюстью и недоразвитым носом связал его, ткнул в рот тряпку, бросил на пол и сел на лицо [92].

Это – метафора отношения власти к подвластным. Но это и момент выбора: либо тебе навеки сел на лицо «страж порядка», либо – ты готов на всё, чтобы этого не было ни с тобой, ни с кем другим. Берг выбирает второе. Вместе с рабочими своей фабрики он бьется с карателями.

Опыт союза образованного (что называется, креативного) класса и класса делового с классом рабочим в борьбе за свободу увлекает автора. Как и способы его освоения при советском режиме, эволюция которого в сторону репрессивности становится к началу 70-х очевидной.

Но и слугам власти автор не закрывает путь к обновлению. Что ж с того, что ты офицер, готовый азартно искоренять крамолу? Если с тобой грамотно поработать и вправить мозги, то и ты пригодишься. Но работать надо и впрямь умело, а иначе недалеко до беды…

Любопытны в книге образы сыскарей. Чем ниже чин, тем они зверее; чем выше – тем сложнее и характеры, и ситуация. Виднее разница в подходах к борьбе с оппозицией: один – примитивно-пришибеевский (эх, жили ж при царе Николае Павловиче-то Первом – не было на Руси вонючих автомобилей, а шпицрутен был! Знай пори, тащи, не пущай и порядок!), второй – хитроумно-палаческий (с крамолой одной дубиной не сладишь, нужен «клапан» для избыточного пара социальной напряженности, плюс – система провокаций и тотального надзора).

Оба подхода автор презирает. Но второй считает более опасным. Ибо он эффективней. Впрочем, побеждает (как в империи начала века, так и в империи его последней четверти) первый: «Бей, бей, бей, держи его, ребяточки, хватай длинноволосого… всех передушим… целуй портрет… ноги мне целуй… Н а тебе, н а тебе… давай веревку… ишь, задрыгался…» Столыпинский галстук и грохот ссыльно-каторжных вагонов 1905–1907 годов отозвались мартом 1917-го, народной революцией, демократической республикой. Жаль – недолгой…

Хорошо, что функционерская серьезность и узколобая зашоренность идеологических бонз мешала им увидеть, как элегантно разместил Аксенов между строк книги руководство по тайной борьбе. Как он показал веселому и внимательному читателю: революционеры начала века, враги самодержавной серости – прообразы инакомыслящих 70-х, бросающих вызов тоталитаризму, а «сатрапы царизма» разительно схожи с «героями невидимого фронта» из КГБ.

И пусть пока торжествует советский чугун, пусть жизнь пронизывает лживая и репрессивная система, наш путь лежит к социальному идеалу – свежему ветру республики Россия 1917 года, к новой попытке войти в здоровую мировую цивилизацию.

Товарищи с «этажей» ничего этого не замечали. Больше того, убеждались в верности своей догадки: Аксенов-то, поговаривали, готовит к публикации повесть о советском, подчеркиваю, советском ребенке, пионере. Пионере-герое нашего времени!

Вскоре вышла в свет журнальная версия детской повести «Мой дедушка – памятник». А следом и книга. Те, кому в 1972-м было лет десять-пятнадцать, и нынче вспоминают, как их «вштырило» от «Дедушки». И от удивительного пионера-джеймсбонда. И хотя героя Флеминга они узнали позднее, суть жанра ухватили верно.

Советский мальчик Гена Стратофонтов, удивительный сын (плавает, как дельфин, ясно видит в темноте, выигрывает в шахматы у гроссмейстера Таля и т. п.) удивительных родителей (интеллигенты-альпинисты-парашютисты широких взглядов) и внук удивительной бабушки (пилота-бомбардировщика) [93], повествует автору о дивных приключениях, что случились с ним в дальнем плавании. И не к берегам какой-нибудь затрапезной Антарктиды, а к удивительному архипелагу Большие Эмпиреи, который некогда спас от кровожадных пиратов его дедушка, известный в теплых морях как адмирал Страттофудо – командир клипера «Безупречный», одолевший пиратскую эскадру Рокера Буги…

Приключения Гены столь же поразительны, сколь поразителен мир, в котором его поселяет автор и куда увлекает читателя. Там возможен советский научный корабль под названием «Алеша Попович», возможна поездка пионера в автомобиле «Бентли» по токийским районам Гиндза и Сидзюко (не говоря уже о лондонском Сохо), пляжный и футбольный рай на тропических островах, вольготные прогулки по кулуарам власти, сражения с беспощадными наемниками, роскошными авантюристками и кровавыми злодеями, страшный финал, славный триумф и то, то, то, о чем мы все мечтаем, но стесняемся сказать, ибо полагаем это невозможным. А зря.

Гена не просто вундеркинд-акселерат. Он смел, умен и справедлив. А кроме того, как и Джеймс Бонд, он не теряется в сложных ситуациях. Хоть и не шпион. Но мир открыт ему. Кстати, и здесь Аксенов не упускает случая напомнить, что этот свет (выдуманный им лишь отчасти) прошит неявными нитями, связующими его самые отдаленные части. Вот американская рекордсменка-парашютистка по фамилии Бушканец, вот капитан-голландец ван Гроот, что, в войну ходил с караванами союзников в Мурманск, а вот консул республики Эмпиреи и Карбункл Старжен Фиц – старый петербуржец Феликс Вениаминович Севрюгин, что вернувшись в свой город, знакомый до слез, целует бетон аэродрома «Пулково».