Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

Эти детали важны. Они говорят: не пряча тяжелые, даже страшные эпизоды биографии, автор облекает их в художественный флер. «Всё, что берется из жизни, перелопачивается. Боюсь наврать с три короба. Люди же всему верят…» [174] – говорил о них Аксенов. На вечный вопрос: чем докажешь? ответ один: в доказательствах не нуждается. Да они и невозможны. Судите сами: протоколы, заявления, справки, паспорта, резолюции, приказы, фотографии, показания… – всё научился подчищать XX век. Кроме того, нет документа, что подтверждал бы: покушения не было. Что ж мешает поверить? В том числе и тому, что на заднем стекле его машины имелась надпись «Russian adventures» [175]. Их было выше крыши. И предстояли новые.

Угроза жизни встала в полный рост.

Но отъезд за рубеж еще долго не был решенным делом. Друзья говорили: Вася не уедет!

И хотя многие этого ждали, Аксенов всё не решался, искал предлог, зацепку, крючок, чтоб удержаться. Потому что Родина для него была куда больше, чем СССР – без него он бы справился; а вот без России – не понимал: как.

Жить где – было. Красная Пахра. Дом. Теплый флигель. Там поселили Попова, когда он остался без крыши над головой. Так и прожили зиму с 79-го на 80-й.

Аксенов дописал «Цаплю» – пьесу о странной девушке, польской версии чеховской «Чайки», подарившей старому и циничному советскому мужику удивительное чудо – любовь. И больше того – возможность нового рождения: побега из прибежища лжецов и шарлатанов – жалкого пансионата «Швейник», что, укрывшись дюнах близ границы, таит угрозу миру за железным занавесом непрерывного ливня.

Цапля. Плащик. Коленки торчат. Автобусная остановка. Но тянет не в Москву, в Москву – к теплым чулкам, а – напротив… И всякий раз пролетая над прибалтийским гнездом столичных кукушек и кукушат, Цапля освобождает их, дарит им силу, помогает хоть одному – избитому рутиной сукину сыну международнику Ивану Моногамову – решиться. На Любовь! Но здесь Любовь – равна измене . А измена – преступление. Его поймали. Захомутали. Велели не выпендриваться. Законная супруга – Стеша, когда-то милая мечта, обернулась жирнющим Кербером. Степанидой Власовной [176]. И осталось только одно: слушать в ночи крики цапли. Ждать их на аэродроме в Дакаре. На диком бреге Амазонки. Па пляже Биг Сур…

Но это в прошлом. Он – невыездной. Аморалка! Шиздец те, Моногамов. И вон на стенке – видишь? – ружьецо. Случайно, думаешь, оно? Для цапли, вишь, припасено. Раз, два, пли!

– Ты Чайка?

– Я Цапля!

– Огонь!

– В Европу, в Европу!

– Ба-бах!

И всё. Мечты большое дело, но на то и ружье на стенке, чтоб, когда надо, выстрелить. Артиллеристы, главный дан приказ! Гремя огнем, сверкая блеском стали! Всё выше, и выше, и выше! Привет, Европа! Веселые поля! Идем всем скопом – трясутся вензеля! Оравы прут через границы. И в небесах «Катюш» зарницы. Но из кровавых перьев поднимается стройная птица. С яйцом под крылом. И шепчет: эй, россиянин, жди…

В «Ожоге», а может, и в жизни, Олег Табаков, спеша на сцену играть буфетчицу («Всегда в продаже»), вопрошал у автора: ну, что «Цапля» – наша? Ан нет – у этой птицы судьба другая. Тогда просто не была написана еще. Теперь написана. И летит. В Париж. С «Чайкой».

Пьеса вышла в «Континенте».

Ай, хай какой! Испуг ужасный! Бомонд дрожит – автор-то в Союзе! О том, что Максимов напечатал пьесу, Аксенов узнал в Москве. Купил шампанского. Помчал в метель. Примчал в Пахру. Видит: навстречу – человек. Ты кто таков? Женя Попов. Куда? В кино.

– Едем праздновать! «Цапля» вышла!

Аксенов, хоть и не пил, хлебнул шампанского. Заискрился, воспарил. Пошли к Трифонову. Майя всё спрашивала Юрия: «Ты будешь его защищать?» Тот шутил: «Меня бы кто защитил…»

Новый год справляли там же. И дома, и в гостях. Пел Высоцкий. Умчал на заре в Москву.

Вскоре звонок: разбился. Кто знал, что он – на наркотиках?

Как-то Вася и Майя уехали, в дом вселился Попов и как-то по утрянке услыхал звонок.

– Алло!

– Утро доброе, Евгений Анатольевич! Вас беспокоят из КГБ по Москве и Московской области. Не возражаете сегодня повидаться?

Вот так звоночек! Вторая встреча с КГБ с 16 годов.

Попов рассказывал: «Я жил в Красноярске. И мы с друзьями издали машинописный провинциальный вариант "Юности". В шести экземплярах. С адресами участников. С эпиграфами из Евтушенко: "Свежести! Свежести! Хочется свежести!" и Окуджавы: "А мы рукой на прошлое – вранье, а мы с надеждой в будущее – свет!"». Участвовал и писатель Эдуард Русаков. Как считает Попов – один из лучших в стране. Ну, и сам Попов, понятно. Крамолы не было. Всё открыто. Но горком комсомола возмутился: отчего без спроса?! Сильно ругались бетонщики с ГЭС. Попова – вон из комсомола. И – в свой черед – в краевую «Лубянку».

– Что, – спрашивают, – думаешь делать?

– На завод, – отвечает, – пойду. Поварюсь в трудовом котле.

– Ну, иди.

А он с аттестатом – в Москву.

Тот журнальчик был прообразом «МетрОполя». А «МетрОполь» – «Каталога Клуба беллетристов». Встреча их с Аксеновым вышла по делу…

И вот, дождавшись, когда хозяева дачи уедут, они звонят Попову. Тот выходит. Глядь – навстречу человек. Идет, улыбается: «Здравствуйте, Евгений Анатольевич! Ксивоту показать?» Попов: «Покажите, вдруг вы фальшивый кагэбэшник»…. Он показал – майор Борисов Георгий Иванович. И спросил: а сильно ли вы, Евгений Анатольич, злы на советскую власть? А тот в ответ: я что – слабоумный, по-вашему? Я что, радоваться должен, что меня выгнали из Союза писателей и теперь не печатают? Меня в сумасшедший дом надо бы, если б я этому радовался.

– Уезжать-то не собираетесь?

– Нет. – Мол, сам езжай, коль охота.

А тот взял да и купил дачу в Переделкине.

Там и сыграли их с Майей свадьбу. 30 мая 1980 года.

Свидетели Ахмадулина и Мессерер, прибыв на дачу, выставили на улицу стулья с подарками: винтажный шарф, антикварное платье…

По словам Попова, на свадьбе гоняли в футбол, шумели, резвились, плясали… Фрэнк и Нэнси Синатра пели up, up and away to friendly sky… [177]Будто знали – это и предстоит молодоженам. Соседи литераторы были в ужасе: думали – гостям Аксенова впору голову пеплом посыпать. А они бухают, толпу собирают, автомобилей вереница на обочине.

Но пьянка пьянкой, а литература – по другой части. Особенно – тайная.

Жил тогда в столице Саша Кривомазов. И устраивал домашние читки. Андеграунд only. И попросил он Попова узнать: а вдруг и Аксенов почитает. Да, милиция заходит. И что?

Аксенов согласился. Поехал в Орехово-Борисово и угодил в глухую пробку. Звонит из автомата: «Опаздываю на полтора часа». Ему в ответ: «Ждем». Ждали два с лишним часа и столько же слушали. Василий вернулся, будит Попова: «Хорошие ребята!»