Адольф Гитлер - Вторая книга

Когда в 1920 году я указал на возможность более позднего союза с Италией, все предпосылки к нему, по крайней мере, сперва, на самом деле, казалось, отсутствовали. Италия была в кругу Государств-победителей, и разделяла реальные или просто предполагаемые преимущества этой ситуации. В период 1919 и 1920, как представляется, не было никаких перспектив на то, что внутренняя структура Антанты ослабеет в любое предсказуемое время. Мощная мировая коалиция по-прежнему имела большое значение, показывающие, что она была самодостаточным гарантом победы и тем самым и мира. Трудности, которые уже вышли на свет в связи с составлением договоров мира, доходили все менее до сознания широкой общественности, так как директора ловко поставленного производства знали, как сохранить впечатление полного единения, по крайней мере внешне. Это совместные действия были основаны так же на общественном мнении, которое было создано в целом однородной пропагандой войны, как это было еще на небезопасном страхе Немецкого гиганта. Только медленно внешний мир получил некоторое представление о размерах внутреннего распада Германии. Еще одна причина способствовала, казалось бы, почти неразрывной солидарности Государств-победителей: надежды отдельных Государств, что их, таким образом, не упустят из виду, когда придет время делить добычу. Наконец, было дальнейшее опасение, что если в это время Государство должно будет реально уйти, судьба Германии, тем не менее, не примет другой курс, а затем, возможно, только Франция будет единственным выгодоприобретателем нашего краха. Ведь в Париже они, естественно, не думал об изменении отношения к Германии, которое была создано во время Войны. Для меня мир является продолжением войны. Этим заявлением седой старый Клемансо выразил истинные намерения Французского Народа.

Полное отсутствие планомерности Немецких намерений противостояло этой, по крайней мере кажущейся внутренне прочной коалиции победителей, неколебимой целью которой, вдохновленной Францией, было полное уничтожение Германии, даже после окончания мероприятия. Рядом с презренной подлостью тех, кто в своей стране, вопреки всей правде и против своей собственной совести, свалил вину за войну на Германию и дерзко вывел обоснование вражеских поборов из этого, стояла частично запуганная, частично неопределенная национальная сторона, которая считала, что теперь, после последующего распада, она могла бы помочь посредством самой болезненных возможности реконструкции прошлого нации. Мы проиграли войну в результате отсутствия национальной страсти против наших врагов. Мнение в национальных кругах было в том, что мы должны заменить вредный дефицит и укрепить эту ненависть в отношении бывших врагов в мирное время. В то же время следует отметить, что с самого начала, эта ненависть была в большей степени сосредоточена против Англии, а позже Италии, а потом Франции. Против Англии, потому что, благодаря Бетман-Голльвеговской снотворной политике, никто не верил в войну с Англией до последнего часа. Поэтому вступление ее в войну было рассмотрено в качестве чрезвычайно позорного преступления против верности и веры. В случае Италии ненависть была еще больше понятной в свете политического легкомыслия нашего Немецкого Народа. Они были так заключены во мраке и тумане Тройственного Союза официальными правительственными кругами, что даже невмешательство Италии в помощь Австро-Венгрии и Германии рассматривалось как нарушение верности. И они видели безграничное коварство в более позднем объединении Итальянского Народа с нашими врагами. Эта накопленная ненависть была выпущена в типично буржуазном национальном взрыве и боевом кличе: Боже, Покарай Англию. Поскольку Бог так же на стороне более сильных и более решительных, а также желательно на стороне тех, кто умнее, он явно отказался наложить это наказание. Тем не менее, по крайней мере во время войны, разжигание нашей национальной страсти всеми средствами не только было разрешено, но, очевидно, призываемо. Это было лишь помехой в том, что мы были ослеплены ею вместо реальной актуальности, хотя страсть никогда не раздувалась слишком высоко среди нас. В политике нет точки зрения противоречия, и поэтому даже во время Войны, было неправильно требовать каких-то других последствий, особенно с момента вступления Италии в международную коалицию, за исключением того пылающего гнева и возмущения. Ибо, наоборот, мы должны были особенно продолжать пересматривать возможности ситуации, чтобы достичь тех решений, которые могли бы заслужить рассмотрения для сохранения находящейся под угрозой исчезновения Немецкой Нации. Ибо со вступлением Италии во фронт Антанты, чрезвычайные обострения военной ситуации были неизбежными, не только в результате увеличения в плане вооружений, которые приобрела Антанта, но много больше в результате морального укрепления, которое обязательно лежало в появлении такой державы на стороне формирующейся международной коалиции, особенно для Франции. Что касается долга, политические лидеры Нации в то время волей-неволей должны были принять решение, во что оно бы оно ни обошлось, положить конец войне на два фронта и на три фронта. Германия не несет ответственности за дальнейшее поддержание коррумпированного, неряшливого Австрийского Государства. Также не Немецкий солдат должен бороться за семейную державную власть наследственного Дома Габсбургов. Это в лучшем случае укладывается в умах наших неофициальных боевых ура-крикунов, но не в тех, кто проливал свою кровь на фронте. Страдания и тяготы Немецких мушкетеров были уже неизмеримы в 1915 году. Эти страдания могут быть востребованы в будущем и для сохранения нашего Немецкого Народа, но не для спасения великодержавной мании величия Габсбургов. Это была чудовищная мысль, чтобы миллионы Немецких солдат истекали кровью в безнадежной войне только потому, чтобы династия могла сохранить Государство, большинство частных династических интересов которого были веками анти-Немецкими. Это безумие станет вполне понятно, к нам в полном объеме только тогда, когда мы будем иметь ввиду, что лучшая Немецкая кровь должна быть пролита так, что в наиболее благоприятном случае, Габсбурги опять получили бы еще один шанс денационализировать Немецкий Народ в мирное время. Мы не только должны были претерпеть самое чудовищное кровопролитие на два фронта для этого безумия, о котором кричали на небесах, нет, мы даже связали себя долгом еще и еще раз заполнить дыры, которые измена и коррупция пробили во фронте нашего достойного союзника, Немецкой плотью и кровью. И тем самым мы принесли эту жертву династии, которая сама была готова оставить своего жертвенного союзника на произвол судьбы при первой возможности, которая предоставится. И кто действительно позже поступил именно так. Конечно, наши буржуазные национал-патриоты Отечества говорить так же мало о предательстве, как и о непрерывном предательстве Австрийских союзных войск Славянской национальности, кто перешел на сторону противника целыми полками и бригадами, чтобы в конце концов своими легионами присоединиться к борьбе против тех, кто втащил в это страшное несчастье действиями своего Государства. Кроме того, сама по себе Австро-Венгрия никогда бы не приняла участие в войне, которую могла повлечь Германия. То, что здесь или там, некоторые возможно, верят в защиту Тройственного Союза, основанную на принципе взаимности, может быть отнесено только к безграничному незнанию Австрийских условий, которое в целом преобладает в Германии. Худшее разочарование для Германии материализовалось бы, если Мировая Война разразилась за счет Германии. Австрийское Государство со своим Славянским большинством и со своим Правящим Домом Габсбургов, решительно настроенное против германии и Рейха, никогда не взяло бы в руки оружие, чтобы защищать и помогать Германии против всех остальных стран мира, как Германия глупо сделала. В самом деле, против Австро-Венгрии, Германия имела одну обязанность, а именно: сохранитьНемецкий элемент этого Государства всеми средствами, а также ликвидировать наиболее выродившуюся, наиболее обремененную виной династию, которую Немецкому Народу когда-либо приходилось терпеть.