Михаил Ходорковский - Тюрьма и воля

У меня было заготовлено несколько сценариев, но, посмотрев на судебную и общественную атмосферу, я решил остановиться именно на этом.

Скажу откровенно: если бы в первом процессе я настолько же глубоко осознавал ситуацию, результат (в смысле общественного мнения) был бы другим. Слишком многих уважаемых людей в первом процессе убедили, что «что-то было». Хотя там такой же бред, как и во втором. Но увы. Был неопытен.

А с точки зрения психологической устойчивости — я очень устойчив. И еще, я уже как-то говорил, психологически я русский. Когда в дом пришли враги — стен не жалко. Людей да.

Бессильным я себя не ощущал. Если бы так было, власть давно бы успокоилась. Они же откровенно побаиваются. Может, им стыдно?

Упрек, что неэффективно было садиться в тюрьму, принимаю в части, когда признаю: не ожидал разрушения компании, не ожидал заведомо вредоносного для страны поведения государственных чиновников, не ожидал силового физического воздействия на простых исполнителей.

Если бы знал, что оппоненты выйдут «за пределы поля», наверное, применил бы иную тактику. Но на суд по себе все равно бы приехал. Это для меня — дело чести, мое понимание патриотизма. Просто психологически было бы тяжелее решиться, но знаю — решился бы.

Мне смешно, когда меня представляют совсем наивным человеком, думающим, что Запад будет предпринимать какие-то серьезные усилия по моему освобождению. Ведь я много лет работал с западными компаниями и представлял степень прагматичности их руководителей.

Все западное внимание должно было закончиться в течение полугода. Меня, скорее, поразили масштаб и длительность внимания к моей проблеме. Восемь лет — и ничего не кончается. То затихает, то опять выходит на первые полосы.

Конечно, причина в ошибках власти. Разрушив ЮКОС, они наступили на интересы очень многих.

Не меньшей ошибкой был второй процесс, развеявший сомнения тех, кто верил российскому правосудию. Да и общий фон реставрации авторитаризма стал весьма показательным.

Но все-таки ничего бы не было, если бы демократические ценности, права человека для западного общества оказались бы пустым звуком. Нет, не пустой звук. И самым прагматичным политикам, и бизнесменам пришлось с этим считаться.

Сегодня мы можем видеть, как близко к сердцу воспринимают проблему вроде бы незнакомых или не очень знакомых людей из чужой страны те, у кого, казалось бы, хватает своих дел.

Очень часто вспоминаю тех, кого по прошествии времени могу назвать верными друзьями: покойного американского конгрессмена Тома Лантоса и бывшего министра экономики Германии Отто Ламбсдорфа.

А бывшие «западные» юкосовцы — консультанты, менеджеры, члены правления и совета директоров? Столько лет прошло. Ведь разное было — и плохое, и хорошее. Приезжать в Россию страшно. Но ведь приехали! И дали показания в суде, и у себя на родине не прекращают борьбу.

Все-таки много чудесных людей. Я им всегда буду благодарен.

Что же касается политиков, то здесь, как легко предположить, спектр личного отношения широк. От активной поддержки до сдержанного осуждения.

Конечно, многое коррелирует с текущими политическими событиями, но видно и то, что целый ряд политиков имеют в виду долгосрочные, ценностные моменты.

Убежден: наша власть ситуацию недооценивает, оглядываясь на прецеденты полувековой давности. Ментальность, даже в политике, изменилась. Репутация стоит дорого.

Хотя, конечно, еще раз повторюсь, очевидно: газопроводы, нефтяные месторождения и т. п. — серьезный аргумент. Сколько доходов мы, как страна, недополучили и еще недополучим!

Что произошло со страной в путинский период? Да все более чем обычно.

Рост цен на нефть дал прирост доходов населения. Большую часть людей это удовлетворило — и обычных граждан, и элиту. Оставшихся «маргиналов» в каждом сегменте (бизнес, правозащита и т. п.) вывели за рамки закона. То есть сделали такие законы, такое правоприменение, что все (или почти все) стали «полулегальны». На этой базе пугнули демонстративными процессами, и многие из «оставшихся» — испугались.

Отсутствие институтов гражданского общества (устоявшихся институтов) привело к тому, что люди оказались разобщены.

Но самое плохое — Путин дал индульгенцию силовикам на избирательное применение (точнее, на неприменение) закона в своих интересах. Таким образом, вся правоохранительная система криминализировалась. Отдельные островки правопорядка погоды не делают.

В стране воцарился даже не «полицейский режим», а режим «криминально-полицейский», получивший название «красная крыша».

Последствия — очень тяжелые. Мы потеряли значительную часть интеллектуальной и предпринимательской элиты. В результате не только упали темпы роста ВВП (с 6–8 % до 4 %), резко снизилось качество роста (по сравнению с началом 2000-х). Теперь прирост экономики происходит за счет «утилизации» ценовой премии на нефть и газ. Причем растут не инфраструктура и не производственные мощности, а локальные, выделенные мегапроекты сомнительной инвестиционной ценности (типа Сочи или моста на остров Русский). Растет импорт, растет демонстративное потребление. А люди, головы — уезжают. Пир во время чумы.

Мне свойственно воспринимать превратности судьбы как испытания. Испытания, которые куют что-то внутри меня. Иногда за огромную цену.

Но я бы сказал неправду, если бы говорил о своей сосредоточенности на внутреннем поиске. Он — часть. Другая часть — отношение людей. Тех людей, которых я уважаю. Представление обо мне. То, что останется.

Но есть и третья часть. Может быть, вам сложно будет поверить, но это не громкие слова. Я люблю свою страну, наш народ. У нас очень хорошие люди. Но эмоциональные. Им неохота мыслить рационально. Они ориентируются на Веру и символы. Символами являются человеческие поступки.

Сегодня Россия стоит на краю. Мы богаты, но, возможно, именно поэтому ближе всего к самоуничтожению как историческая общность.

Значит, пришло время Героев. Символов. Должности вакантны. Дорога через тюрьму или кладбище открыта. Времена, как говорят, не выбирают.

Предполагал ли я, что вопрос встанет именно так? Вел ли линию осмысленно?

Нет. Просто возникали ситуации, и нужно было делать выбор. Возможно, никто бы не осудил, если бы выбор был иным. Возможно, с этим даже можно было бы жить. Я так не смог. Иногда хотел, когда становилось совсем «горячо», но не смог.

Я всю сознательную жизнь жил «на предельных скоростях». Всегда рисковал. Ставить не все, оставлять запас, играть вполсилы — не для меня. Я и сейчас так живу. Жена переживает, но никогда, ни разу не просила меня остановиться. Она знает — это невозможно.