Михаил Ходорковский - Тюрьма и воля

«Нигма» начала торговать компьютерами и программным обеспечением.

Михаил Брудно:Когда Ходорковский в первый раз сказал: «Давайте купим персональный компьютер у частного лица и продадим его организации» — это же казалось невозможным. Компьютер надо было купить, скажем, за 24 000 рублей. Представляешь, что такое тогда, в 1988 году, 24 000 рублей! Мы ему сказали: «Ты с ума сошел, такие деньги. Мы столько не заработаем. А ты хочешь такие деньги пустить на какую-то железяку никому не нужную. Кто у нас его купит?» Он говорит: «Фигня. Пойдем купим». Купили. Были люди, которые привозили компьютеры на продажу. Они покупали за границей условно за $2000, а продавали за $6000 в рублях, наличными. Мы его русифицировали, инсталлировали нужные заказчику программы и продали организации. Тысяч за 40 (примерно $10 000. — НГ ). Так это начиналось. Последние свои компьютеры мы продали в 1990 году, это уже были оптовые партии. Это были очень большие деньги.

Леонид Невзлин:Кооператив — это уже свободная форма предпринимательства. Мы должны были платить 3 % налогов, кажется, — ничего, но на свой счет могли получать сколько угодно безналичных денег, превращать все в наличные и покупать вещи, программы, труд, людей за наличные. В мире в области наукоемкого производства и технологии уже давно использовались персональные компьютеры. Мы и наши клиенты работали на больших ящиках, которые в свое время советская разведка уперла у фирмы IBM. Чтобы ты поняла, весь этот огромный механизм был менее мощным, чем мой iPhone.

И был список КОКОМ — введенное американцами эмбарго на поставки компьютеров в социалистические страны. А люди на предприятиях хотели реальные компьютеры, а не советские молотки с наковальнями. Конечно, можно было торговать джинсами, и многие торговали. Но знаешь, почему компьютеры? Потому что в этой сфере было очень много денег. Безналичных, а компьютеры позволили превращать их в наличные. И это совсем другие цифры. Представляешь, на один компьютер сколько надо джинсов наварить? И еще: покупательная способность предприятий тогда была несравнимо выше покупательной способности людей. Естественно, в этом процессе внутри возникала конвертация доллара в рубль и обратно по определенному, не государственному курсу (он всегда был). Это открыло нам еще дополнительные возможности заработков.

Владимиру Дубову в 1988 году было 30 лет. Он выпускник химфака МГУ. Работал в Институте высоких температур АН СССР. Он появился в окружении Ходорковского чуть позднее, чем Невзлин и Брудно. Считается, что свои первые реально большие деньги — 160 000 рублей — Ходорковский заработал на заказе для Академии наук, который принес ему Владимир Дубов.

Владимир Дубов:Не так. Он действительно заработал эти деньги, выполняя заказ для Института высоких температур Академии наук, но это было еще до меня. Я никого из ребят не знал. Познакомились мы так. Я работал в институте, занимался термодинамикой, делал довольно известную базу данных «Ивтантермо». В какой-то момент уговорил начальника продавать эту базу на сторону. Довольно быстро благодаря этому мы удвоили зарплату в отделе. Мне нужен был посредник, чтобы находить заказчика. А один мой однокурсник работал в МЕНАТЕПе у Ходорковского. Мы начали сотрудничать. Меня поразило, что мой контрагент — полный идиот, а система тем не менее работает. В какой-то момент он меня достал, и я решил, что надо поехать познакомиться с людьми: может, с ними можно работать напрямую. И поехал. Человека, с которым я встретился и поговорил о своих проблемах, звали Леонид Невзлин. Примерно через два месяца я стал заместителем председателя кооператива «Нигма». Вот так я образовался в МЕНАТЕПе. Это был август, если не ошибаюсь, 1988 года.

Куча людей в конце 1980-х и самом начале 1990-х собиралась под какой-то «бизнес». В том числе торговали компьютерами. Потом эти группы исчезали, люди разбегались, заработав свои вполне солидные по тем временам деньги. Кто-то покупал маленький домик где-то за границей и уезжал, кто-то покупал квартиру, дачу, машину (эту классическую триаду — мечту любого советского человека) и начинал заниматься чем-то иным, кто-то становился рантье. Многие мои знакомые, которые прошли через этот кооперативный забег, говорили мне, что относились к этим деньгам легко, «вот так упали на нас с неба». На мой взгляд, люди не очень верили, что все это не прикроют в какой-то момент, и просто играли в этот временно разрешенный как бы рынок. Они спешили заработать и уйти с деньгами. Чтобы не рисковать. Первая плотная команда вокруг Ходорковского, сложившаяся к тому времени, была шире, чем список ныне разыскиваемых Интерполом Невзлина, Брудно и Дубова. Каким же образом произошел отсев? Почему с ним остались с того НТТМовско-кооперативного периода именно эти трое, к которым чуть позднее присоединятся еще трое — Лебедев, Шахновский и Голубович? Похоже, все зависело от ответа каждого из членов той более широкой команды Ходорковского на вопрос: «На какую дистанцию мы бежим?» То есть когда начать делить заработанные деньги. Ходорковский бежал на длинную. Или надо было бежать вместе с ним, или забирать деньги и уходить.

Михаил Брудно:Мы никогда из бизнеса много на себя не вынимали. Вот кооператив и МЕНАТЕП зарабатывали сумасшедшие деньги по тем временам, а мы получали в кооперативе зарплату 500 рублей. Деньги все время реинвестировались. Всегда.

Оборот кооператива «Нигма» составлял порядка 12 млн рублей. Каким уровнем денег оперировали кооператоры, я лично не понимала, пока один из первых кооператоров, Артем Тарасов, где-то в самом начале 1989 года не получил официальную месячную зарплату 3 млн рублей и не притащил потом мешок с деньгами, чтобы заплатить налоги. Меня при несопоставимой зарплате эта честность почему-то дико развеселила. Помню, мы в редакции «Московских новостей» фантазировали, на что бы мы потратили такую прорву денег. Госчиновники с советскими все еще мозгами и люди, выросшие в системе «уравниловки» да к тому же еле сводившие концы с концами в то трудное время, когда заместитель Тарасова по кооперативу заплатил 90 000 рублей партвзносов, совсем не веселились. Кооперативы, кстати, после демарша Тарасова обложат многочисленными налогами и прижмут нормативами, практически загоняя обратно в стойло госпредприятий.

70 млрд рублей — общая выручка кооперативов в 1990 году, по официальным данным. Это 8,7 % национального дохода страны. Ребята могли разгуляться.

Леонид Невзлин:В какой-то момент надо было решать, что делать дальше. И это вопрос, связанный с тем, как вкладывать заработанную прибыль: разбирать ее по карманам и заниматься другими делами или вкладывать в общее дело. Миша считал, что следующий этап — банк. Я, Брудно, Дубов — мы приняли решение, поскольку мы доверяли Мише, его видению, наши деньги, которые остались в кооперативе, которые были в центре, вложить в создание банка. Как раз вышло первое постановление о создании коммерческих частных банков. Но были люди, которые представляли себе будущее иначе. Потому что много денег, люди довольны, хочется их забрать и жить как-то дальше. В один прекрасный день мы собрали весь актив. Сели в ресторане «Минск» на Тверской, накрыли нам стол, и Ходорковский вынес на повестку дня этот вопрос: куда двигаемся дальше? Каждый принимал для себя решение. Идем с ним дальше, то есть ограничиваем себя в деньгах, не вынимаем свою долю прибыли и вкладываем их дальше. Надо было оплатить, если не ошибаюсь, сначала 25 %, а до конца года 100 % уставного капитала банка. Кто-то не захотел дальше играть, рисковать, развиваться. Некоторые люди ушли — вполне дружески. Кто-то до сих пор занимается бизнесом в Москве, кто-то в Израиле, кто-то в Америке. Но работать в нашей системе они не стали. А мы остались. И фактически это было наше первое соглашение о партнерстве — тех, кто пойдет дальше с Мишей.