Тыл — фронту

— Пока не кончится война, не уйду на пенсию, а буду работать.

И он сдержал свое слово. Возглавляемая им бригада постоянно шла в числе передовых не только на шахте № 21, но и во всем угольном бассейне. Сам Нургиян обучил горняцкой профессии за годы войны 125 молодых рабочих.

Ценную инициативу проявил навалоотбойщик шахты № 201 Николай Цехотский. Он организовал комсомольско-молодежную бригаду из 31 выпускника ФЗО. В первое время Николай сосредоточил свое внимание на обучении и воспитании молодых рабочих. Им он передавал свой опыт, свои навыки и добился отличных результатов. Годовой план бригада выполнила на 135 процентов. Затем половина членов коллектива была передана на другие участки для организации новых комсомольско-молодежных бригад.

В тот же год молодая работница Московского подшипникового завода Екатерина Барышникова выступила с почином: за счет высокопроизводительного труда членов бригады высвободить рабочих для создания новой бригады. В короткий срок это начинание нашло широкое распространение на всех заводах и шахтах города. Это позволило высвободить 1385 рабочих и создать 69 комсомольско-молодежных коллективов. Только на рудоремонтном заводе было организовано 10 таких бригад. Здесь особенно отличились коллективы И. Рязанова, Н. Чайкиной, Н. Деева, Е. Торгашевой, выполнявшие норму на 250—300 процентов.

Так, чуть окрепнув, многие из молодых вставали в ряды трудящихся под лозунгом: «Работать не только за себя, но и за товарища, ушедшего на фронт!» На шахтах и заводах города росло движение двухсотников, многостаночников, совместителей профессий. Токарь завода имени Кирова комсомолец Александр Попов выполнял производственное задание на 300—400 процентов, передавал свой богатый опыт молодым рабочим, пришедшим на предприятие прямо со школьной скамьи. За доблестный труд в годы войны Александр награжден двумя медалями. Комсомолка Анна Лукина, одна из первых в городе удостоенная орденами Красной Звезды, выполняла норму на 500—600 процентов. Как награду, она получила право в составе делегации Челябинской области выехать на Северо-Западный фронт, куда от трудящихся Копейска к 26-й годовщине Великого Октября было собрано и отправлено восемь тысяч посылок. Три тысячи их ушло из города добровольцам Уральского танкового корпуса.

Почину передовиков последовали выпускница ремесленного училища Морозова, навалоотбойщик Сердюков и забойщик Беренчук — оба с шахты № 204, Хасанов и Брус с шахты № 205 и многие другие. К концу 1942 года число молодых двухсотников возросло до 317.

Запевалами движения «двадцатчиков», выполнявших месячное задание за 20 дней, явились молодые рабочие завода «Строммашина» Нетудыхата, Лось, Лошак, Снисаренко, Шараманова, вставшие за два станка. Передовики производства, они выполняли месячные планы за 16—18 дней.

Широчайший размах среди молодежи получило движение рационализаторов. Стахановец Анатолий Бойник с завода имени Кирова внес предложение литейщикам: отливать подающую часть врубовой машины с отверстием под ролик с уменьшенными припусками на обработку. В результате процесс обработки этой операции уменьшился на 50—60 процентов и вместо пяти передков за смену рабочие стали давать 10—12.

Эти примеры можно было продолжить. Именно так — нанизывая их, подгоняя друг к другу — в годы застоя писалась любая героическая страница из нашей истории. А ведь в тылу, как и на фронте, были свои победы и поражения, радости и горести, герои и дезертиры, люди болели и умирали — от недоедания и холода, плохого материально-технического обеспечения, невнимательного отношения к нуждам и запросам.

Зоной умолчания, белым пятном истории до недавнего времени оставалось какое-либо упоминание о насильственном переселении на шахты города немцев из Поволжья или жителей Средней Азии.

В мае 1943 года в трест «Копейскуголь» прибыло в порядке мобилизации из Узбекистана 895 человек и 650 человек — в «Челябинскуголь». К приему нового пополнения рабочих трест не подготовился. Для приезжающих не оказалось мест в общежитиях, поэтому их временно размещали в конторах, красных уголках и даже на улице. Не хватало в нужном количестве постельного белья, обуви. В городе распространились слухи о якобы существующем людоедстве среди узбеков, и это, естественно, не способствовало дружелюбному отношению к ним местного населения.

Использовались национальные кадры из Средней Азии в основном на подсобной, трудоемкой, неквалифицированной работе. Это потребовало введения дополнительного питания. В массе своей узбеки плохо или совсем не знали русского языка, не могли читать газеты. Поэтому для них ежедневно проводилась специальная читка газет, приказов Верховного Главнокомандующего и сводок Совинформбюро.

Проверка общежитий, проведенная в июле, показала, что в комнатах тесно, грязно, неуютно, обнаружены клопы и даже вши. 47 человек по болезни пришлось отправить обратно на родину, девять человек умерли, 30 сбежали. Только на шахте № 1—2 из 103 узбеков 21 уехал, шесть сбежали, пятеро умерли.

Еще худшим было положение граждан немецкого происхождения из автономной республики Поволжья, которым было выражено недоверие и обвинение в пособничестве врагу. Они подверглись переселению в глубокий тыл, им было отказано в праве защиты Родины с оружием в руках. Все мужчины от 15 лет и старше оказались мобилизованными в трудармию. Это понять можно — надо же было кому-то ковать победу и в тылу. Но была ли необходимость держать советских немцев в условиях лагерей? Зачем сыновей отделяли от их семей и отправляли на поселение в другие места? 45 лет прошло после окончания войны, а многодетная Марта Шмидт все равно не может объяснить, где и почему в трудармии на уральских лесоповалах, стройках и шахтах пропали ее муж и сыновья.

Иван Иванович Менгель выжил. На шахте он освоил три десятка профессий, ныне уже отживших: желобовой, каталь, болтокрут и других — до старшего механика предприятия по автоматике.

В своих воспоминаниях «Мы не были врагами» И. И. Менгель, один из семи тысяч проживающих сегодня в Копейске немцев, пишет о тех годах:

«Выходя на-гора́ из шахты после 12-часовой смены в мокрой лаве, мы в первую очередь спрашивали: что под Сталинградом? А потом уже интересовались, с чем баланда в немецкой столовой — с капустой или пшеном. Поев, выжав мокрые веревочные лапти, мы в трескучий мороз строем шли в свои холодные бараки, где на двухъярусных нарах коротали время до следующей смены. Выдерживали не все, особенно трудно было пожилым. Я выдержал. Мне было 15 лет.

В этих условиях мы выполняли свои трудовые нормы. У нас были стахановцы и ударники. Мы понимали, что уголь очень нужен фронту, что своим трудом мы тоже приближаем победу.