Юрий Сушко - Подруги Высоцкого

Демидова работала и дружила со многими талантливыми режиссерами: Ильей Авербахом, Игорем Таланкиным, Юлием Райзманом, Аловым и Наумовым. Но утверждала, что «формирующей индивидуальностью не был никто. У меня не было своего режиссера. И вот эта одна из моих не то что трагических ситуаций – особенностей… Вообще, мне кажется, на актера меньше всего влияют режиссеры… Личность формируется окружением. Поэтому недаром говорят: главное, чтобы была хорошая компания… Я не встречала режиссеров, которые бы видели конкретно образ. Они плывут в каких-то других волнах… Я туда не лезу, в режиссерскую профессию, и очень мало режиссеров, которые понимают актерскую профессию, и если они навязывают свое видение хорошим актерам, они только вредят».

Хотя существовали две фигуры, о которых Алла Сергеевна все же отзывалась с особым пиететом: Тарковский и Муратова.

Первая попытка совместной работы с Андреем Арсеньевичем была неудачной. В «Андрее Рублеве» он предлагал ей сыграть Дурочку. «Но я была слишком глупа, – сокрушается актриса, – да еще было предложено для меня совсем невозможное – писать в кадре… И я сказала: «Никогда в жизни я это делать не буду!» Провальными оказались и пробы на роль Хари в «Солярисе».

Наконец, в «Зеркале» все вроде бы получилось. Но опять-таки с муками, слезами, нервами. И после съемок Демидова заявила: «Никогда больше не буду сниматься у Тарковского».

Подобные же эмоции испытала Демидова после работы с Кирой Муратовой: «Нервно, очень нервно. Но это оттого, что человек живет в состоянии нервного поиска – иди туда, не знаю куда, и принеси то, не знаю что. Процесс этого поиска, особенно когда смотришь на него со стороны, немножко пугает…» Правда, сегодня актриса говорит: «Сниматься к Муратовой пойду не глядя».

В свою очередь, Кира Георгиевна неизменно отзывается о Демидовой в самой превосходной степени: «Она актриса высокопрофессиональная, замечательная… В ней есть актерский покой, а это ничем не заменимо: нет пустой суеты актера для того, чтобы понравиться клиенту. Она не суетится, играет столько, сколько нужно, не переигрывает. Она идеальная профессиональная актриса. У нее, правда, есть свои свойства: она любит подчеркнуть, что роль совершенно не имеет отношения к ее собственному характеру, что она ее не наработала. Она обижалась, что мы мало репетируем. А мне незачем было с ней репетировать, потому что она сразу была такая, как надо».

Демидова долго недоумевала, почему Муратову так задевали ее некоторые актерские «шалости». Например, то, что перед съемкой она не учит текст. А что тут такого? «У меня шпаргалочки вокруг, – объясняла Алла Сергеевна. – Я не хочу загружать память – эта полочка у меня уже загружена стихами, я знаю наизусть много пьес. А Кира, когда узнала о таком моем способе, – обиделась…»

Раз за разом Демидова упрямо подчеркивала: «Я никогда не играла себя… Я играла только образы. Остальные же удручают меня своей предвзятостью, определенностью, одержимостью. Я не умею играть… жизненную конкретность. Мне ближе тот жанр, где, если можно так выразиться, «у Офелии нет насморка», то есть существует некая чистота идеи, концепции. Я не играла саму себя, потому что не знаю, кто я на самом деле. Актер должен быть пуст, и слезы актера должны вытекать из его мозга. А у нас иногда плачут, как крокодилы, а зрители сидят холодные, как собачьи носы».

Правда, однажды попыталась жизненно изобразить Катю в картине «Ты и я» Ларисы Шепитько. Но там все было до обидного случайно. Даже назначение на роль. Когда по мановению руки чиновника из киногруппы окончательно «выпала» Белла Ахмадулина, Юрий Визбор зашел к своей соседке по лестничной площадке и через пять минут привел к Шепитько новую Катю – Аллу Демидову. Высоцкого же в той картине заменил Леонид Дьячков.

…Осеннюю натуру они тогда нагоняли в зимней Ялте. Параллельно там снимался «Остров сокровищ», и эта киногруппа каждое утро на паруснике уходила в море. Оставшиеся на берегу им завидовали. «Мы с Ларисой думали, – вспоминала Демидова, – вот там – кино, там – настоящая жизнь, пираты, а что мы снимаем – по подворотням, в лужах… Как-то в воскресенье мой партнер Юрий Визбор отправился на этом паруснике. Вечером мы встречаем его в порту, а Визбор вдруг молчком, мимо нас – в гостиницу! Я говорю: «Лариса, ну, может, человек в туалет захотел…» Оказывается, Юра сочинил песню, но под рукой не было чем записать, и он пробежал мимо нас, ни слова не говоря, чтобы она у него не ушла из головы. Когда на концерте его памяти объявили, что эту песню – «Черная монашка мне дорогу перешла…» – он посвятил Алле Демидовой, я подпрыгнула до потолка».

Так в молодости она радовалась, предположив, что песню «А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты…» Владимир Высоцкий посвятил именно ей.

На утреннюю репетицию она, как обычно, безнадежно опаздывала. Бежала, боясь сломать каблуки. У служебного входа ее остановил Алеша Порай-Кощиц, заведующий постановочной частью:

– Не спеши.

– Почему?

– Володя умер.

– Какой Володя?

– Высоцкий. В четыре часа утра.

И – глаза, полные слез.

«Репетицию отменили. Сидим на ящиках за кулисами. Остроты утраты не чувствуется. Отупение. Рядом стрекочет электрическая швейная машинка – шьют черные тряпки, чтобы занавесить большие зеркала в фойе…»

На собранном вскоре после похорон Высоцкого заседании художественного совета театра Любимов требовал, чтобы все подумали: каким может быть, каким должен быть спектакль в память ушедшего товарища. Первой взяла слово Алла Демидова:

– Для меня ушел партнер. Единственный человек из актеров, который нес пол. С ним было легко вести женскую тему. Сцены Гамлета с Гертрудой у нас, если мы были в хорошей форме, шли очень точно. И я думаю, не сыграть ли сцену с голосом Гамлета, который остался в записи?..

Эту идею на лету подхватил Смехов: «Это хорошо, очень театрально! Призрак!»

Но Демидова отмахнулась и говорила дальше:

– Сегодня мы все под впечатлением этих тяжелых дней. Но мне кажется, работая над спектаклем, нам надо приподняться над этой трагедией. У Гейне, по-моему, есть замечательные слова: «Мир раскололся, и трещина прошла по сердцу поэта». Его смерть завершила трагический этап нашего поколения. А ведь начинали мы так весело, карабкались весело по гладкой стене, надеясь дойти до вершины. Срывались одни, продолжали карабкаться другие. Перестали лучшие, кому бог дал талант, срывались на самой высокой ноте. Шукшин, Лариса, Володя… Завершен круг… Теперь я вообще не знаю, как жить с людьми в профессии. Может быть, мы найдем еще второе дыхание, не знаю.