Глеб Благовещенский - Аттила

Есть ли какая-либо сообразность с истиною, что в целой почти Европе, посреди просвещенного юга и храброго и отважного запада и севера, господствовал лет двадцать народ, «не имевший понятий ни о чести, ни о правосудии, не имевший никакой веры, питавшийся диким кореньем и сырым мясом, всегда живший в поле, убегавший домов, как гробов; днем ездивший, а ночью спавший верхом на лошадях; привыкший между собою драться и потом мириться без всякой другой причины, как только по природному зверству и непостоянству», и т. д., не говоря уже об отвратительном наружном его виде, об этих изрезанных лицах, похожих на безобразный ком мяса, с двумя дырами вместо глаз и т. д. Есть ли какая-либо сообразность, что предводитель такого народа, дикарь Аттила, был не только страшным воином, но еще более страшнейшим политиком, и не посреди Калмыцких орд, а посреди образованных Греков и Римлян, искусившихся с незапамятных времен в устройстве самых хитрых и тонких политических замыслов, и все-таки не успевавших побеждать политическую хитрость, проницательность и прозорливость дикаря Аттилы (припомним здесь отметку Погодина, сделанную им в 1830 г. по поводу разбора книги Венелина: «Древние и нынешние Болгаре». «Смотря на многообразные наполеоновские действия Аттилы на всех концах Европы, с Восточною и Западною Империями, с Вандалами в Африке, его союзы, переговоры, сношения,– говорит автор,– невольно отвращаешься от мысли, будто он был вождем какого-то дикого, кочевого азиатского племени, как историки утверждают обыкновенно, описывая нам только его кровопролитные войны языком пристрастных летописателей средних времен; такие политические соображения не получаются вдохновением, а бывают только плодом долговечной гражданской жизни»).

Есть ли какая-либо сообразность с истиною, что восточные Готы, например, не только долгое время живут вместе с этим свирепым и диким народом, но даже и заимствуют у него личные имена и сами прозываются Уннскими именами? Об этом прямо говорит Готский же древний историк Иорнанд. И нам кажется, что для доказательств Калмыцкого и Урало-Чудского происхождения Уннов, прежде всего, должно побороться с этим свидетельством Иорнанда и раскрыть, какие Калмыцкие и Урало-Чудские личные имена были в употреблении у Готов?

Толки и горячие утверждения о Монгольском и вообще об азиатском происхождении Гуннов основываются главным образом на их портрете, написанном Иорнандом при помощи сказаний Аммиана Марцеллина.

«Малорослое, грязное, гнусное это племя едва похоже было на людей, и язык его едва напоминал человеческий язык... храбрые и воинственные Аланы не могли устоять при виде ужасных Уннских лиц, бежали от них, охваченные смертельным страхом. Действительно, эти лица были ужасающей черноты».

Портрет самого Аттилы Иорнанд чертит таким образом: «Он был мал ростом, грудь широкая, голова большая, маленькие глазки, борода редкая, волосы с проседью, черен и курнос, как вся его порода». Легковерная ученость всячески утверждает, что это описание наружности Аттилы заимствовано у Приска. Но Иорнанд, где пользуется Приском, всегда упоминает об этом, а здесь он молчит и тем показывает, что портрет сочинен им самим и в своей основе заимствован у Марцеллина. Он ведь таким же образом сочинил и длинную речь Аттилы перед битвою на Каталаунских полях.

У Марцеллина же заимствовали свои описания наружности Гуннов и Римские стихотворцы V столетия Клавдиан и Аполлинарий Сидоний.

Главнейшая задача всех этих писателей заключалась в том, чтобы изобразить ненавистных Гуннов, напустивших такой ужас и страх на всю Западную Европу, как наивозможнее в отвратительном виде. Здесь в живейшем образе сказывается известная поговорка, что у страха глаза велики, что эти великие глаза видели в Гуннах племя, рожденное от союза ведьм и чертей. Очевидное дело, что такие люди не могли походить на обыкновенных людей. В этом заключался, можно сказать, литературный старозаветный обычный прием писательства, что если является сильный злодей-враг, то он неотменно не должен походить на обыкновенного человека. И наш летописец XIV столетия, описывая грозу от нашествия Тамерлана, выражается о нем точно так же, как историки описывали свирепых Гуннов. «Сице реку,– говорит он,– Темир не имый вида человеча, но весь мерзок и безобразен».

Мы слышали, как звенят имена первых Уннов. Это Валамир (Велимир, Волемир) первый князь Уннов, по имени которого прозывались впоследствии и Готские князья. Потом Рог, Руг, Рогила, Ругала; Улд, Волд несомненный Влад; Вледа, быть может, тот же Влад или Блед; Исла-Эсла (сравн. город Ислас на Дунае, при впадении Алуты; р. Ославу текущую с Карпат в Галиции); реку Ислачь, текущую в верхний Неман. Ислав, Хелхол-Холхлы там же; Скотта; Мама; Крека или Река (сравн. в Крайне и Далмации имена мест и рек Керка, Река, Кокра, и самый Краков; у Балтийских Славян – Креков и т. п. имена по всему Славянству) (Открытые в городище древнего Танаиса мраморные греческие надписи представляют высокий интерес для истории нашего придонского юга. Они изданы Имп. Археологическою Комиссиею (см. ее Отчет за 1870—1871 годы) и ожидают внимания наших уважаемых лингвистов. Надписи принадлежат каким-то религиозным общинам Танаиса и относятся к концу второго и началу третьего века по Р. X. Во множестве, варварских имен, некоторые звучать по-Славянски, таковы: Валодис, Лиагас Валодиоу, Велликос, Дадас, Ходиакиоу, Ходонакоу, Симикос и др. Очень часто употребляется имя Самватион, Самвион, указывающее на известное имя Киева, Самватас. Имя Вануноварос напоминает и Ванов, и Уннов, и Гуинивар Иорнанла, и т. д. Уптар, Оптар, быть может Тороп, или Топор, и т. п.

Ученые-слависты вообще соглашаются, что Уннский именослов стоит в непосредственной связи со славянскими, как и многие Уннские обычаи вполне объясняются обычаями Славян.

Должно еще заметить, что вообще мы имеем дело с именами, перепорченными произношением и написанием. Стоит только припомнить, как, например, на Западе искажали имя Святополка, из которого выходил Сверопил, Сватекопий и т. п., или у Византийцев Любечь-Телючи, Смоленск-Милиниска, Новгород-Ункрат-Хоровион и т. д. Всякий, конечно, скажет, что, например, имя Ахмиль звучит по-татарски и напоминает татарского посла Ахмыла (XIV века), между тем как этим именем величается Богдан Хмельницкий у Алеппского архидьякона Павла, родом Араба. Таким образом в каждом испорченном имени остается всегда еще свойство или народность того языка, на котором имя испортилось. Грек, Латинянин, Германец и т. д. каждый иноземец, произнося чужое имя, присваивает ему облик своего родного языка, а потому, отыскивая народность того или другого имени, нельзя ограничиваться каким-либо одним избранным языком, но необходимо проверять выводимые заключения и теми языками, какие по истории движения народов могли в известное время существовать на том месте, об именах которого производится исследование. Уннам присваивают Калмыцкую и Венгерскую народность, но они жили долго в землях Славян и Готов; естественно, что каждое Уннское имя должно быть объясняемо из этих четырех языков. То же самое должно заметить о Булгарах, о Руссах и т. д. Знаток одного какого-либо языка, как оказывается, всякое имя легко объясняет из этого самого языка; но такая односторонность исследования ведет только к бесконечным спорам и пререканиям, не доставляя науке твердой опоры.