Глеб Благовещенский - Аттила

Никогда они не укрываются в какие бы то ни было здания; напротив, они избегают их, как гробниц, далеких от обычного окружения людей. У них нельзя встретить даже покрытого камышом шалаша. Они кочуют по горам и лесам, с колыбели приучены переносить холод, голод и жажду. И на чужбине входят они под крышу только в случае крайней необходимости, так как не считают себя в безопасности под ней.

Тело они прикрывают одеждой льняной или сшитой из шкурок лесных мышей. Нет у них разницы между домашним платьем и выходной одеждой; один раз одетая на тело туника грязного цвета снимается или заменяется другой не раньше, чем она расползется в лохмотья от долговременного гниения.

Голову покрывают они кривыми шапками, свои обросшие волосами ноги – козьими шкурами; обувь, которую они не выделывают ни на какой колодке, затрудняет их свободный шаг. Поэтому они не годятся для пешего сражения; зато они словно приросли к своим коням, выносливым, но безобразным на вид, и часто, сидя на них на женский манер, занимаются своими обычными занятиями. День и ночь проводят они на коне, занимаются куплей и продажей, едят и пьют и, склонившись на крутую шею коня, засыпают и спят так крепко, что даже видят сны. Когда приходится им совещаться о серьезных делах, то и совещание они ведут, сидя на конях. Не знают они над собой строгой царской власти, но, довольствуясь случайным предводительством кого-нибудь из своих старейшин, сокрушают все, что попадает на пути.

Иной раз, будучи чем-нибудь обижены, они вступают в битву; в бой они бросаются, построившись клином, и издают при этом грозный завывающий крик. Легкие и подвижные, они вдруг специально рассеиваются и, не выстраиваясь в боевую линию, нападают то там, то здесь, производя страшное убийство. Вследствие их чрезвычайной быстроты никогда не приходилось видеть, чтобы они штурмовали укрепление или грабили вражеский лагерь.

Они заслуживают того, чтобы признать их отменными воителями, потому что издали ведут бой стрелами, снабженными искусно сработанными наконечниками из кости, а сойдясь врукопашную с неприятелем, бьются с беззаветной отвагой мечами и, уклоняясь сами от удара, набрасывают на врага аркан, чтобы лишить его возможности усидеть на коне или уйти пешком.

Никто у них не пашет и никогда не коснулся сохи. Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь; там жены ткут им их жалкие одежды, соединяются с мужьями, рожают, кормят детей до возмужалости. Никто у них не может ответить на вопрос, где он родился: зачат он в одном месте, рожден – вдали оттуда, вырос – еще дальше.

Когда нет войны, они вероломны, непостоянны, легко поддаются всякому дуновению перепадающей новой надежды, во всем полагаются на дикую ярость. Подобно лишенным разума животным, они пребывают в совершенном неведении, что честно, что нечестно, ненадежны в слове и темны, не связаны уважением ни к какой религии или суеверию, пламенеют дикой страстью к золоту, до того переменчивы и гневливы, что иной раз в один и тот же день отступаются от своих союзников. Без всякого подстрекательства, и точно так же без чьего бы то ни было посредства, опять мирятся.

Этот подвижный и неукротимый народ, воспламененный дикой жаждой грабежа, двигаясь вперед среди грабежей и убийств, дошел до земли аланов, древних массагетов... »

Согласитесь, описание невольно внушает ужас!

Это уже не рать, это некая ужасная и неотвратимая стихия, словно призванная сокрушить сами основы цивилизации. Забавно, что описание Марцеллина, в действительности даже не видевшего гуннов (!), стало матрицей для его последователей, нередко вообще забывавших о чувстве меры.

Так, например, маститый готский историк Иордан изображал гуннов следующим образом: «Это низкорослые, грязные, мерзкие дикари, порождения ведьм и нечистых духов; вместо головы у них бесформенный ком, а вместо глаз крохотные отверстия... Свет, ниспадавший на свод черепа, едва достигает у них запавших внутрь зрачков. ...Хоть и обладают они обличьем человеческим, но жестоки, словно дикие звери ».

И тот же Иордан далее, характеризуя самого Аттилу, упоминает о его горделивой поступи, сознании им своего величия, властном характере и умеренных потребностях. Нельзя не отметить противоречивых деталей, но таково уж было свойство пиара древности, что гунны и их предводитель Аттила сохранились в памяти поколений как жуткие нелюди, дикие исчадия ада.

А ведь на самом деле подобная информация совершенно не соответствовала действительности! Как справедливо замечает Отто Менхен-Гельфен, один из самых известных в мире специалистов по гуннам, «демонизация гуннов не препятствовала латинским историкам и религиозным исследователям изучать прошлое гуннов и описывать их так, как это сделал Аммианус. Тем не менее запах серы и жар адского пламени, в которые обволакивались гунны, отнюдь не благоприятствовали историческому исследованию» [2] .

Увы, к сожалению, наука довольно нередко грешит своей склонностью следовать распространенным штампам. Так, например, еще на излете 1960-х годов и в отечественной историографии явно преобладало мнение о том, что гунны – это алчные и ничтожные грабители; что касается Аттилы, то за ним прочно закрепился ярлык примитивного и кровожадного разбойника. Подтверждение этому можно найти, например, в статье Л. А. Ельницкого, опубликованной в таком авторитетном печатном издании, как «Вопросы истории».

«Врассказах современников образ Аттилы преломляется через окруженные легендами собирательные и эпические портреты вождей кочевников. В личных впечатлениях Приска Панийского – образованного грека, общавшегося с Аттилой, проступают черты знаменитого Модэ шаньюя, гуннского же вождя, отделенного от Аттилы более чем полутысячелетним периодом, а также легендарного Огуэ кагана из гуннско-уйгурских сказаний. С другой стороны, Аттила был прототипом для короля Этцеля из „Песни о нибелунгах“ и короля Атли из скандинавских саг.

Представление о так называемой „исторической миссии“ Аттилы как разрушителя Римской империи возникло еще в Средние века. Христианская церковь поспешила объявить его „бичом Божьим“. Описания походов гуннских орд из Прикаспийских степей в Восточную Европу наполнены сообщениями о разорениях и грабежах, варварском, бессмысленном разрушении городов, уничтожении материальных и духовных ценностей. Рассуждения об исторической роли гуннов, может быть, в большей степени, чем другие варвары, содействовавших уничтожению античной цивилизации и падению рабовладельческого Рима, фигурируют иногда и в сочинениях более поздних историков гуннского мира. Подобная точка зрения в свое время нашла своего сторонника и в лице советского востоковеда А. Н. Бернштама, автора „Очерка истории гуннов “ (Л., 1950). Позднее автор признал ошибочной свою оценку гуннов как исторически прогрессивной силы.