Александр Лебедев - Честь: Духовная судьба и жизненная участь Ивана Дмитриевича Якушкина

«Мы так привыкли видеть с 1789-го, что все перевороты делаются взрывами, восстаниями, что каждая уступка вырывается силой, что каждый шаг берется с боя, — что невольно ищем, когда речь идет о перевороте, площадь, баррикады, кровь, топор палача. Без сомнения, восстание, открытая борьба — одно из самых могущественных средств революций, но отнюдь не единственное».

Это выдержка из статьи Герцена «Революция в России», приведенная в недавней работе о Герцене А. И. Володина. А далее в этой работе сказано: «Вряд ли справедливо видеть в этих словах Герцена всего лишь проявление «либеральной апелляции к верхам».

Главный их смысл в ином… Маркс и Энгельс, не раз писавшие о желательности уничтожения строя эксплуатации и господства частной собственности на средства производства мирным путем, в свою очередь, признавали возможность бескровной революции… Признаем: Герцен не был строг и точен в употреблении понятий, временами излишне сближая «революцию» и «прогресс»… Мысля мирный путь революции как вынужденную уступку со стороны правительства народному мнению, требованиям масс, Герцен еще очень далек от представления о том реальном соотношении общественных сил, которое могло бы обеспечить развитие социалистической революции по пути без крови и баррикад… Но все это не основание для того, чтобы не увидеть за отдельными терминологическими неточностями, невольными заблуждениями, наивными иллюзиями, малореальными надеждами и ошибочными тактическими шагами Герцена… постановку русским мыслителем важнейшей проблемы революционной теории — проблемы мирного пути к социализму».

И там же: «Герцен поднимает в своих произведениях проблему громадной теоретической и практической важности — проблему зависимости характера грядущего социального переворота от нравственности, моральных качеств осуществляющих его людей. «Грядущая революция, — цитирует автор статьи Герцена, — должна начать не только с вечного вопроса собственности и гражданского устройства, а с нравственности человека, в груди которого она должна убить монархический и христианский принцип; все отношения людей между собою ложны, все текут из начала власти, все требуют жертвы, все основаны на вымышленных добродетелях, обязанностях… Конец политических революций и восхождение нового миросозерцания — вот что мы должны проповедовать».

Сегодня можно уже без всякого риска впасть в принципиальную ошибку сказать, что, чем дальше, тем больше все эти заявления и суждения Герцена будут становиться внятнее и внятнее все большему числу людей, а мысли и чувства, подобные выраженным тут Герценом, — все актуальнее. Добавлю «от себя»: написав последнюю фразу несколько лет тому назад, я сейчас, после нового пересмотра этой рукописи, оставляю ее без изменений и уверен, что и послезавтра она не устареет, не устареет больше никогда, что бы там ни говорилось. Победить насилием уже нельзя — победителей не останется — в глобальном масштабе это уже стало аксиомой нашего нового мышления. Надо учиться новой «науке побеждать»— ненасильственными методами. Эта «новая наука» давалась нам в муках. В муках развития революционного мышления, которому по самой природе нельзя быть замкнутой и закрытой системой раз установленных понятий и единственных решений.

Бывают разные революции, бывают, соответственно, разные революционности, бывают, наконец, разные революционеры — эта простая ныне для нас истина не давалась сознанию и не годилась «в дело» тем идеологам и деятелям мелкобуржуазного пошиба, которые представляли собой левых коммунистов из числа сторонников самых крайних форм военного коммунизма. Для них все люди делились вообще на «революционеров» и остальных — «контрреволюционеров». Такое мироистолкование было, конечно, катастрофичным для носителей его. Но в тысячу раз больше — для «остальных», для огромного большинства населения. Согласно подобной же логике мышления (или недомыслия), «революционер вообще» — это хорошо, «нереволюционер» — плохо. На этом все останавливалось. Все было ясно наперед. И назад — в исторической ретроспекции. Согласно опять-таки той же логике, чем «левее», тем было лучше. И опять-таки: наперед и назад, в перспективе и в ретроспекции. Ткачев и тот же, скажем, Бакунин были «лучше», понятнее, ближе, нежели «барин» Герцен. И т. д. и т. п. Согласно той же логике отношения к миру, революционность вообще была заведомо (чего уж там говорить!) «лучше» реформаторства вообще.

«Для настоящего революционера самой большой опасностью, — может быть, даже единственной опасностью, — является преувеличение революционности, забвение граней и условий уместного и успешного применения революционных приемов. Настоящие революционеры на этом больше всего ломали себе шею, когда начинали писать «революцию» с большой буквы, возводить «революцию» в нечто почти божественное, терять голову, терять способность самым хладнокровным и трезвым образом соображать, взвешивать, проверять, в какой момент, при каких обстоятельствах, в какой области действия надо уметь действовать по-революционному и в какой момент, при каких обстоятельствах и в какой области действия надо уметь перейти к действию реформистскому. Настоящие революционеры погибнут… лишь в том случае, — но погибнут наверняка в том случае, — если потеряют трезвость и вздумают, будто «великая, победоносная, мировая» революция обязательно все и всякие задачи при всяких обстоятельствах во всех областях действия может и должна решать по-революционному.

Кто «вздумает» такую вещь, тот погиб, ибо он вздумал глупость в коренном вопросе…»

Это было написано В. И. Лениным в одной из тех статей, в которых он обосновывал, отстаивал и разрабатывал идею и практику нэпа, разъясняя тот крутой поворот, который был сделан на X съезде РКП(б) в области внутренней экономики и политики, и «необходимость прибегнуть к «реформистскому», «постепеновскому» [10] В. И. Ленин. О значении золота теперь и после полной победы социализма. Полн. собр. соч., т. 44, с. 221. методу действий. В ситуации разгара военного коммунизма подобное заявление трудно себе представить, оно упало бы на явно неподготовленную почву, как говорится.

Идеи живут куда дольше людей. Раз возникнув, идеи вообще словно бы навсегда остаются в духовной атмосфере человечества, по существу, и составляя эту атмосферу. «Хорошие» и «плохие», «здравые» и «вздорные» идеи составляют духовную атмосферу, находясь постоянно в сложном движении, противоречиво контактируя друг с другом, взаимодействуя, взаимопротивоборствуя, опускаясь «ближе к земле» или уходя куда-то из поля зрения данного поколения и словно консервируясь в том «безвоздушном пространстве», куда уже не достигают никакие звуки и отголоски живой жизни. Где-то витают и «ждут своего часа» так называемые «забытые идеи» или идеи «преждевременные», что-то поделывают «непродуманные» и «утопические»… И трудно, напрасно делить все это богатство духовного мира человечества, всю эту облекающую наш земной шар сферу духана две резко размежеванные части — «реакционную» и «прогрессивную». Контакты и взаимопроникновения идей, порой совершенно, казалось бы, взаимоисключающихся, — дело обычное и, в общем-то, естественное. Всякого рода, к примеру, непролетарские идеологии являются неустранимой «средой обитания» марксизма. Борясь с этой «средой» и отрицая ее, марксизм при всем том находится с ней в очень сложных отношениях, неизбежно соприкасаясь с ней. Самоизоляционизм в этом случае — иллюзия. В плоскости практически-политической эти иллюзии оборачиваются сектантством и догматизмом, ведут к отрыву марксистской идеологии от масс. Даже само возникновение марксизма, как на то указывал Ленин, было неразрывно связано с развитием непролетарских идеологий, поскольку именно они явились — в наивысших достижениях немецкой классической философии, французского утопического социализма и английской политической экономии — идейно-теоретическими источниками марксизма… По сути дела, перед нами хор, который включает в себя самые разные «голоса» и «звуки» и, как-то преобразуя их, не превращается в некую саморазрушительную какофонию, а все-таки сохраняет общую «тональность» звучания. Это не хаос, а многозвучие, обнимающее собой весь возможный идейный диапазон, определяемый всемдуховным богатством человечества, накопленным в конечном счете (даже в «снятом» виде) за всю историю его развития.