Игорь Масленников - Бейкер-стрит на Петроградской

Нежели он ждал ответа? Но что я мог ему сказать? У меня были свои заботы — сценарные. Прошел всего месяц, как умерла Панова… Козинцев хорошо знал писательницу и сейчас во время разговора в театре сердечно помянул ее добрым словом. Потом посочувствовал мне, что работа над сценарием затормозилась, советовал доделать начатое. И после паузы опять: «О чем же говорить?!»

…Спектакль закончился поздно, а уже ранним утром следующего дня я увидел Козинцева в президиуме Всесоюзного совещания.

Он выступал одним из первых. Сразу завел разговор о серых фильмах, убивающих зрительское время. Причину «мелкотемья» таких фильмов он объяснил режиссерским «мелкодушьем». Эту мысль Григорий Михайлович повторял не раз. Еще недавно, в Ленинграде, он предостерегал режиссеров, чтобы в трудную минуту они не становились «удобными» людьми. И вот теперь в Москве он повторял те же слова, повторял горячо, потому что видел в этом опасность для искусства…

Он вспомнил Каннский фестиваль, на котором был членом жюри и где участвовала «Дама с собачкой» Иосифа Хейфица… Но там же были «Седьмая печать» Бергмана, «Сладкая жизнь» Феллини!.. Козинцев говорил о точках отсчета…

Вечером участникам совещания показали новинку — «Рим» Феллини.

Козинцева в зале уже не было, он улетел в Германию. Странно подумать, что, может быть, он так и не увидел этот фильм своего любимого режиссера. Я помню его рассказ о том, как Феллини показывал ему материал «Джульетты и духов», как обсуждал с ним замысел «Клоунов»…

«Полное волнения и страсти веселое народное искусство…»

В газетах, где был помещен некролог о Козинцеве, одновременно сообщалось о том, что фильм Ильи Авербаха «Монолог» послан в Канн.

…На похоронах шел теплый весенний дождь. Могила в прекрасном месте — на Литераторских мостках. Город признал его как одного из своих выдающихся жителей.

К сожалению, не обошлось (да и не могло обойтись) без официальных речей. Но два человека говорили не от имени культуры, искусства, народа, партии и правительства. Это были ученики Козинцева: Станислав Иосифович Ростоцкий из московского, вгиковского выпуска и наш товарищ по курсам Илья Авербах.

После похорон мы напились в Доме кино в кабинете у нашего бывшего завуча на курсах Александра Вениаминовича Орлеанского.

Затем поехали к Валентине Георгиевне. Там было полно народу — Нея Зоркая, Алик Липков, Леонид Трауберг, Марк Донской, Станислав Ростоцкий…

Нас посадили за стол.

Валентина Георгиевна восхитила меня колоссальным запасом иронии, духа, мужества. Предметом шуток был пьяный Соломон Шустер — наш товарищ по курсам. Для нее это было разрядкой. Потом с печальной улыбкой она сказала, вспоминая только что прошедшие похороны: «Когда рабочий с Ижорского завода читал свою речь и все время говорил „Георгий Михайлович", я смотрела на Гришу и думала: вот сейчас он мне подмигнет. Мы любили такие фарсы».

Физическая хрупкость в сочетании с сильным, волевым лицом и умными глазами — вот мое первое впечатление от девочки, которую я увидел однажды в передаче, посвященной творчеству ее отца — кинорежиссера Алексея Коренева. Лену представили как студентку Щукинского училища.

Это было время, когда Вера Панова предложила мне экранизировать «Сентиментальный роман».

«Вот Зойка маленькая!» — подумал я, глядя на экран телевизора…

Смерть Веры Федоровны отодвинула работу над фильмом на целых три года. За это время появился «Романс о влюбленных», и Елену Кореневу узнали все.

Режиссер «Романса» Андрей Кончаловский приметил в ней эту особенность девочки-женщины, эту хрупкость, ребячливость, незащищенность и одновременно нервный, напряженный душевный строй. Исполнение главной роли в большом и сложном фильме явилось хорошей школой для выпускницы театрального училища и открыли ей двери в театр. Другой путевкой в мир профессионального искусства была ее Джульетта в дипломном спектакле Щукинского училища.

…Зойку маленькую в конце концов она сыграла. Помню нашу первую встречу во дворе «Мосфильма»: вместо простой и скромной девушки-подростка, какой я представлял себе героиню Веры Пановой, навстречу мне шла известная уже актриса, побывавшая на фестивалях, в меру вежливая, в меру надменная. Именно ей предстояло в будущем фильме сказать слова Зойки маленькой: «Жить ради наслаждения способен только мещанин!» И когда Зоя большая спросит ее: «Значит, и шелковые чулки носить нельзя?.. И лакированные туфли?..», Зойка маленькая должна будет ответить коротко и убежденно: «Нельзя!»

Глядя на приближающуюся фигуру в джинсах, модной кожаной куртке, видя сапожки на высоких каблучках и короткую парижскую стрижку, я усомнился в ее способности стать скромной и ясной, страстно убежденной и умной Зойкой маленькой — комсомолкой начала двадцатых годов. Та девочка на экране телевизора, которую я видел три года назад, могла стать ею, но эта восходящая кинозвезда должна будет себя ломать, станет изображать Зойку…

Так думал я, потому что не знал еще о главной тайне Кореневой — ее способности в критический момент работы бросить частицу собственной души, плоти, сердца, назовите как хотите, на огонь жертвенника, довести себя до точки кипения, дойти до предела сил и чувств и так вырвать у судьбы нужный результат.

Актерским профессионализмом принято называть способность исполнителя на вопрос «Готов?» ответить, как пионер, «Всегда готов!» и «давать» то, что от тебя ожидают.

Коренева — неожиданна, реакции ее непредсказуемы, результат подчас обескураживает… Но бывает — и потрясает!

…Эту сцену снимали ночью, взяв напрокат зал Театра имени Комиссаржевской. На подмостках стояли две Елены — Проклова и Коренева, исполнявшие роли двух Зой — большой и маленькой. Красивая, цветущая Лена Проклова была в балетной пачке. Сияли голые плечи, шуршали юбки. Она умело вставала на пуанты, ибо с детства занималась балетом. Лена Коренева сменила свои джинсы и кожаную куртку на узенькое бедное платьице — открылись выпирающие ключицы, по-детски большой стала голова, на ноги она надела несуразные носки, застегнула перекладинки на парусиновых туфлях. А между ними стоял объект их любви, растерянный газетчик Шура Севастьянов. Его играл студент Щукинского училища Николай Денисов.

Елене Прокловой легко давались роли покорительниц мужских сердец — белозубая улыбка, большие синие глаза… И сейчас, в балетном костюме, она чувствовала превосходство, победа над соперницей была налицо. Но текст на репетиции не шел, классический спор комсомольцев двадцатых годов о шелковых чулках, лакированных туфлях и белье с кружевами не оживал. Смысл спора не волновал современных молодых актрис.