Мария Поступальская - Обручев

Владимира занимал вопрос, почему пески наступают на степь не везде одинаково. В одних местах песчаные наносы прорезались длинными степными косами, в других отдельные барханы вырывались в степь. Пустыня и степь смешивались, проникали друг в друга. Обручев сопоставлял разные участки, где степь боролась с песками, и мало-помалу в уме его слагалось объяснение неравномерности наступления песков.

Степь, у которой пески неторопливо и неуклонно отвоевывают участок за участком, полого простиралась от гор к пескам. В ней встречались нагромождения валунов, множество гальки, гравия, а подчас ила и песка. Конечно, весь этот материал, «пролювий», как зовут его геологи, приносился с гор во время таяния снегов, когда бесчисленные горные потоки устремляются вниз, и мешал продвижению песков.

У границы песков было много такыров — гладких площадок, таких высохших и твердых, что на них не отпечатывались подковы лошадей. Весною вода мчится с гор и, когда пески преграждают ей путь, разливается по такырам в озера и большие лужи. Она насыщена илом, и после высыхания озер вместо них снова остаются темно-серые растрескавшиеся такыры. Несомненно, и они сильно задерживают наступление песков. А места, где живут кочевники и пасется скот, постепенно превращаются из степи в пустыню. Люди истребляют саксаул на топливо, а скот вытаптывает всю растительность.

Удовольствие от первой самостоятельной исследовательской работы приучило его пренебрегать неудобствами, легко переносить утомительные ежедневные переезды, мириться с плохой пищей и скверными ночлегами. Он уже спал, как его спутники, не просыпаясь ни от света луны, ни от ветра, и утром вставал освеженный, готовый снова в путь. Ему нравился установившийся ритм путешествия. Он почти не замечал времени. По вечерам удивлялся, что уже стемнело, и с удовольствием думал об утре, когда солнце осветит сумрачные пески, а от барханов протянутся густые тени. Утром ему казалось, что ночь прошла, как одно мгновение, а в полуденную жару он предвкушал бархатно-черный вечер с его относительной прохладой.

Это чередование дней и ночей сопровождалось для него тихой, но явственной музыкой пустыни. Она была сухой и звенящей, как окружающие пески, и Владимир все сильнее поддавался ее однообразному очарованию.

Иногда путешественникам приходилось оставлять на время намеченный путь по окраине каракумских песков и возвращаться к линии железной дороги, чтобы запастись на станциях кормом для лошадей.

— Кони должны быть в аккурате и с тела не спадать. Начальство ведь с нас спросит, — говорил старший казак. — А в степи да в песках какие уж корма...

На станции Геок-Тепе казаки хотели купить сена. И тут Обручев убедился, что для многих местных жителей русские вовсе не друзья, а только завоеватели. В этих местах еще не забыли о недавних боях, когда войска генерала Скобелева взяли крепость, от которой теперь остались одни развалины. Сена у туркмен было много, большие охапки лежали на плоских кровлях, но хозяева наотрез отказались продать его. Никакие уговоры Владимира и казаков не действовали. Женщины и дети попрятались, а мужчины, громко переговариваясь на своем языке, смотрели на непрошеных гостей с вызовом и угрозой. Наконец казаки решительно сбросили с крыш несколько охапок сена, и отряд ушел в степь, сопровождаемый криками туркмен. Владимир живо представил себе, какие ругательства и проклятия летели им вслед. Эта встреча оставила в нем тягостное впечатление, и оно долго не могло изгладиться.

Зато следующее приключение восхитило его. Они подошли к персидскому городу Лютфабаду. Граница с Персией здесь, выдаваясь углом, подходила близко к железнодорожному пути, и город вклинивался в русскую территорию. Конечно, его следовало объехать, но никакой охраны ни с той, ни с другой стороны не было, а Владимиру очень захотелось увидать хоть краешек чужой, неизвестной жизни. Какое-то азартное любопытство охватило его. Будь что будет! Нельзя не воспользоваться случаем!

Казаки проявили некоторое опасение.

— Как бы чего не вышло, ваше благородие! — говорил старший. — Не положено.

— Это точно так, — твердил младший, веселый малый, с лихо выбивавшимся из-под фуражки чубом. — Да ведь охрана тут, видать, сроду не ночевала. Неужли такой крюк делать? Попытаемся проехать.

В самом деле, никто их не остановил, никто не спросил, что они тут делают.

С веселым и жутковатым чувством риска, настороженности и счастья Владимир проезжал по узким улочкам, глядел на лавки с пестрыми товарами, на персов с рыжими, крашеными бородами, на женщин в ярких шальварах, несущих на голове глиняные кувшины и ступающих легко, как танцовщицы. Как вкусны были в этом городе тонкие круглые лаваши, как сладки дыни, как холодна и чиста вода!

Город был невелик, и проезд через него вместе с покупкой продовольствия занял не больше двух часов. Но эти два часа запомнились Владимиру, как запоминается пестрая и лукавая восточная сказка.

За Лютфабадом пошли иные места. Здесь не было такыров, и пески придвинулись совсем близко к железной дороге. Но хотя на степь упорно наступали песчаные волны, она была покрыта густой и высокой травой. Почему здесь такая богатая растительность? Почему нет такыров? Не потому ли, что горная цепь тут хоть и невысока, но непрерывна? Горы слиты воедино, не перерезаны ущельями...

Да, конечно, поэтому! Вода не приносит сюда с гор ни ила, ни пролювия. Пески здесь не сдерживаются ни такырами, ни отложениями рыхлого материала. Не встречая препятствий, они продвигаются вперед так энергично.

А богатая растительность? Тут дело, видимо, в почве.

Обручев начал исследовать почву и не нашел в ней ни гравия, ни гальки, ни глины, смешанной с песком. Мелкозернистая однородная масса легко растиралась в порошок.

«Это лёсс! — обрадовался Владимир, вспомнив книгу Рихтгофена. — Плодородный лёсс! Поэтому и трава так хороша. Но откуда здесь лёсс, эта мельчайшая пыль?»

«Из песков, конечно! — уверенно ответил он себе. — Песчинки трутся друг о друга, рассыпаются в пыль, и ветер приносит ее в степь. Конечно, здешние ветры поднимают с земли и тучи песка, но пылинки, как более легкие, взлетают выше и уносятся дальше. Да, песчаная область — постоянный источник лёссообразования».

Они проехали подгорную полосу Копет-Дага и вышли к реке Теджен. После жаркого лета она превратилась в цепь мелких озер на самых глубоких местах русла. Путь воды сопровождался полосой тополей, тамариска и тростников, и живая зеленая кайма веселила глаз. Места эти понравились Владимиру. Часто путники встречали густые заросли тальника, попадались хлебные поля, бахчи, кибитки туркмен.

Однажды отряд решил заночевать возле двух очень чистых больших кибиток. Неподалеку раскинулась просторная бахча.