Мария Поступальская - Обручев

Но в этот ранний час, как были уверены казаки, все афганские часовые еще спят, и отряд успеет проскочить опасную зону. Спутники Обручева гнали коней, а Владимир с тоской посматривал на стенки ущелья. Все его попытки объяснить казакам, что здесь перед ними «прекрасные обнажения», которые стоило бы осмотреть подробнее, ни к чему не привели. Старший казак угрюмо отвечал, что «этого добра везде много».

— Вот посадят афганцы в «холодную», тогда узнаете, почем фунт лиха. Выедем на свою землю, там и стучите молотком сколько душе угодно.

Но когда миновали чужое ущелье, выходы скал уже перестали встречаться. Горы сделались пологими и покрылись зеленью. Разочарованный Обручев молча ехал впереди и вдруг круто осадил коня. Совсем близко большой кабан сосредоточенно рыл землю, не замечая всадников. Владимир схватил винтовку, но в ту же минуту почувствовал, что летит куда-то...

Не успев вымолвить ни слова, он пребольно ушибся о землю, перелетев через голову лошади под громкий смех казаков. Оказалось, что кобылка попала ногой в сусличью нору. Кабан, конечно, скрылся.

Владимир был сильно раздосадован неудачей, но казаки уверили его, что надо радоваться благополучному окончанию этого приключения. Руки, ноги целы, и лошадь не пострадала, могло быть гораздо хуже.

Ужин, однако, был довольно мрачным. Пришлось выпить солоноватого чаю, таков был вкус воды в маленьком озере, возле которого они остановились, и поесть сухого хлеба. За едой казаки не раз вспоминали кабана. Какой он был большой! Наверно, жирный!..

Для лошадей тоже поблизости не было травы, а отпустить их подальше не решились. Перейдут границу, и поминай как звали!..

Весь следующий день пришлось ехать по скучным, как показалось Владимиру, местам. Во всяком случае, для геолога не было ничего занимательного в беспрерывном чередовании плосковатых холмов. Наконец, двигаясь по долине реки Кушки, добрались до русского пограничного поста Тахта-Базар.

Пост был только недавно учрежден. К строительству едва приступили, а офицеры и солдаты местного гарнизона жили пока в палатках. Владимира очень радушно встретили пожилой подполковник и молодой хорунжий, скучавшие в этом глухом углу. Последние дни путешествия были такие голодные и утомительные, что Обручев решил дать передышку людям и лошадям.

Офицеры пригласили Владимира к ужину. В палатке горели свечи, на столе появилась бутылка вина. Во всем этом был своеобразный походный уют. Седой подполковник с красивым усталым лицом производил впечатление много видевшего образованного человека. Разговор его был занимателен, и Владимир удивлялся, почему этот бывалый и, вероятно, опытный офицер служит в глуши и занимает скромную должность командира роты. Хорунжий, высокий и тощий молодой человек, все время пощипывал усики и был не очень разговорчив. Он казался проще своего старшего сослуживца и с интересом прислушивался к его словам.

Под действием вина и оживленного разговора подполковник вспоминал свою молодость. Лицо его разгладилось, глаза зажглись, и голос утратил глуховатость. Он говорил о Чернышевском, Писареве, о тех идеалах — он так и сказал: «Великие идеалы», — которые воодушевляли когда-то молодое поколение.

— Вы не помните, не можете помнить... Какое тогда было время! Сколько надежд! Как все ждали отмены крепостного права, как бурлила страна! А сейчас? Тяжелая пора, глубокая реакция!.. Во всем, в любой области нашей жизни рутина и застой-

Владимир жадно слушал. В словах подполковника ему слышались отзвуки давних речей тети Маши, Сеченова, Бокова... Как давно это было! И какой огромный след эти люди оставили в его тогда еще детской душе! Для них Чернышевский тоже был пророком... Конечно, старик прав! Будущая революция непременно поставит русского рабочего в первые ряды сражающихся за правду.

Обручеву устроили удобный ночлег, но, растревоженный разговором, он полночи не спал. Как богата жизнь необычайными людьми, неожиданными встречами! В просвещенной столице порою наталкиваешься на вопиющее чиновничье бездушье, закоснелость в предрассудках, полное безразличие к народу, к судьбам родной страны, а здесь, в медвежьем углу, такая смелость, широта взглядов... Но кто же он, этот подполковник? Что-то значительное и глубоко печальное есть в нем.

Через день Обручев сердечно простился с подполковником и хорунжим. Маленький отряд двинулся на север по долине реки Мургаб.

Не успели отъехать от Тахта-Базара, как старший казак спросил Владимира, понравился ли ему подполковник. Обручев и прежде замечал, что его казаки на любой населенной остановке мгновенно разузнавали все местные дела и новости. И на сей раз они рассказали, что подполковник здесь «вроде как в ссылке, потому, значит, неблагонадежный... А хорунжий должен за ними надзирать, хотя и младше годами и чином. Но только стрелки говорят, что он подполковника очень уважает и в обиду не дает».

Так разрешились недоумения Владимира насчет скромного положения бывалого офицера. Он всего этого еще не знал, прощаясь со стариком, и теперь понял, почему так хотел сказать что-то значительное, когда пожимал крепкую руку подполковника, почему пытался неясными словами выразить ему свое сочувствие и уважение. Трагическая судьба этого человека наложила на него отпечаток, и это понял даже случайный приезжий...

Путь лежал по берегу полноводного мутно-желтого Мургаба. К воде близко подходили пески. Ближайшей ночевкой оказался пост Сары-Язы. Здесь Обручева тоже приютил офицер. Из разговора с ним Владимир узнал, что буквально все военные на этом посту болеют пендинской язвой. Этот небольшой прыщик не болит, но мокнет, долго не заживает и оставляет после себя безобразные рубцы. Страдал от пендинки и сам хозяин и его денщик, приготовлявший гостю постель. Решив, что он тесно не соприкасался с больными людьми, Обручев надеялся, что не заболеет, но уже через несколько дней, в Мерве, обнаружил на ноге язву. По счастью, он захватил болезнь вовремя, и сулемовые примочки довольно скоро вылечили ее.

Из Мерва путешественники двинулись на восток вдоль полотна железной дороги. Тут было более оживленно, попадались поля, бахчи, поселки... Возле станции Байрам-Али только начало вырастать крохотное селенье. Обручеву сказали, что Байрам-Али — первое в России место по годовому количеству солнечных дней. У него мелькнула смутная мысль, что это свойство городка медицина должна как-то использовать. Много лет спустя, когда в Байрам-Али открылся превосходный санаторий для почечных больных, Владимир Афанасьевич вспомнил об этом.

Песчаные бугры, которые долго сопровождали экспедицию, здесь буквально обступали линию железной дороги. Постепенно они становились все более высокими и оголенными, а за строящейся станцией Репетек превратились снова в барханы. Но песок здесь был такой сыпучий, что барханы, даже довольно высокие, не имели правильной формы, как на окраине Каракумов. Вершины их без острых рогов или гребней полого переходили в седловины.