Леонид Анцелиович - Неизвестный Сухой. Годы в секретном КБ

Пока комиссия в полном составе после второй защиты отправилась в кабинет Павла Осиповича на совещание, в конференц-зале происходила смена декораций. Листы моего предшественника снимались, а мои вешались. У стены суетились помощники. Мне оставалось только следить, чтобы листы были повешены в правильной последовательности и оставлено свободное место на доске, где бы я мог мелом изобразить какой-либо график или эскиз при ответе на вопросы. Вместо чертежа агрегата у меня висел полупрозрачный чертеж общего вида закрылка самолета Т-3 на пергамине, который я взял на время в архиве.

Я уже стоял с длинной указкой в руках в полной готовности, когда вошли члены комиссии и стоя, как и весь зал, выслушали секретаря. Он зачитал решение по предыдущей защите. Моего товарища поздравили, и он удалился со своими болельщиками. Секретарь объявил:

— К защите представляется дипломный проект студента Анцелиовича на тему: «Истребитель-перехватчик с треугольным крылом».

Павел Осипович приветливо мне улыбнулся и сказал: «У вас пятнадцать минут. Пожалуйста, начинайте».

Отрепетированный в бригаде и дома доклад прошел гладко. На вопросы членов комиссии, которые демонстрировали их глубокие познания в той узкой области авиационной науки, которую они представляли, я отвечал вполне достойно. А аэродинамика даже не постеснялся переспросить, что он имеет в виду под профилем щели закрылка. Неожиданно для меня Павел Осипович вдруг спросил: «Наверное, вопросов достаточно?»

Все закивали головами в знак согласия. И, обращаясь к секретарю, Павел Осипович попросил: «Прочтите, пожалуйста, отзыв рецензента».

Почти вся бригада крыла сидела в зале. Все сразу повернулись к Вале Никольскому, который только улыбался от смущения.

Когда секретарь с выражением прочитал абсолютно положительную рецензию, Павел Осипович обратился ко мне: «У вас есть замечания или вопросы к рецензенту?»

Ни замечаний, ни вопросов у меня не было. И комиссия удалилась на совещание. Меня сразу окружили друзья. Кто поздравлял, кто вспоминал мои ответы на вопросы. Мы быстро освободили стену для листов следующего студента, с которым мы стали ожидать появления комиссии.

Когда они вошли и зал встал, секретарь громким голосом прочитал решение Государственной комиссии:

— Признать, что студент Анцелиович Л.Л. выполнил и защитил дипломный проект с оценкой «отлично». Присвоить Анцелиовичу Леониду Липмановичу квалификацию инженера-механика по самолетостроению и выдать диплом с отличием.

Павел Осипович первым протянул мне руку, и я ощутил крепкое и дружеское рукопожатие, которое как бы приглашало меня в его команду, в это элитное общество авиационных конструкторов, попасть в которое я так мечтал. Слова его поздравления и напутствия звучали откуда-то издалека. Радость победы переполнила душу.

Девушки из бригады крыла тут же преподнесли мне большой букет красных гвоздик. А когда я вернулся в бригаду, то увидел на своем кульмане большой красочный плакат с поздравлением от всей бригады. Это было очень трогательно, и я окончательно убедился, что попал в очень хорошую компанию.

Прошли годы. Во время обильного застолья на даче нашего друга Феликса Склянского он поведал нам с женой, что, оказывается, мой дипломный проект по просьбе Фомина был отправлен в секретный отдел Самолетного факультета МАИ в качестве образца и учебного пособия. И Феликс, который заканчивал МАИ на год позже меня, по рекомендации того же Фомина пользовался моим проектом. Феликс предложил тост за мое здоровье и утверждал, что мой дипломный проект был замечательным образцом. Он очень помог ему и потом еще многим. Я воспринял эту оценку моего дипломного проекта как вполне искреннюю.

Приказ по заводу № 51 в части моей персоны звучал лаконично: «Анцелиовича Леонида Липмановича зачислить постоянно с 1 марта 1955 года в должности инженера-конструктора бригады № 5 КБ с окладом 1000 рублей». В иерархии конструкторских должностей и званий всем нам, выпускникам МАИ, дали самую низшую инженерную позицию. Это потом, через год, я буду проходить аттестационную комиссию КБ, и мне присвоят звание и должность инженера-конструктора третьей категории с окладом 1200 рублей. И так далее — вторая категория, первая категория, ведущий конструктор по РАТ (расчету авиационной техники)…

Доклад 1000 рублей был вполне пристойный. Мой папа ушел на пенсию по болезни с должности старшего технолога треста Росдрожжи, имея оклад 1500 рублей. А его пенсия тогда была всего 200 рублей.

Помимо оклада всем конструкторам платили еще «сверхурочные» за работу в вечернее время и выходные дни, а также ежемесячную премию от четверти до половины оклада.

В начале марта нам в институте в торжественной обстановке вручили дипломы. Когда я открыл свою темно-синюю корочку, то под жирным словом ДИПЛОМ увидел отпечатанную красными буквами надпись «с отличием». А внизу — знакомая, четкая подпись синими чернилами возле напечатанных слов «Председатель Государственной экзаменационной комиссии» П. Сухой. А дальше подписи ректора и секретаря.

Так в России появился еще один авиационный конструктор — это я. Моя детская мечта реализовалась, когда мне был о двадцать три. Шел я к ней прямым путем, на котором были серьезные препятствия. Но мое осмысленное желание, воля и помощь окружающих преодолели их, и я состоялся.

Конечно, я и не думал о должности Главного конструктора, руководителя самолетного КБ. Я мечтал не о должности, а о профессии. Быть участником создания самого совершенного самолета — эта моя мечта сбылась.

Мои родители и наставники: Липман Анцелевич Анцелиович и Роза Львовна Генкина. Их могила на Кунцевском кладбище, и я низко кланяюсь им, когда там бываю. Моя сестра Соня, с которой неразрывно связаны прекрасные годы моего детства и юности. Мои родственники — Соломон Генкин, Моня Бедеров, Боря Рыскин относились ко мне как к сыну. Наши обстоятельные беседы принесли мне огромную пользу. Мои друзья и товарищи. Лучший и верный друг моей юности — Валентин Кац, с которым мы могли вести многочасовые дискуссии о самых насущных проблемах жизни.

Мне очень везло на хороших людей Учителя в школе. Помню учителя рисования — высокий с огромными усищами. Как я любил его уроки в пятом классе! А как он нас научил рисовать чудесного скворца! На шум в классе он любил громким баритоном пригрозить: «Ух, воробьино-петушиная порода! Съем с костями!» Мы улыбались и мгновенно затихали. Красная роза, нарисованная мной тогда акварелью, многие годы украшала буфет в нашей комнате в Кунцево. Математик Александр Александрович Никольский приучил меня к четкости формулировок и логике мышления. Физик Василий Иванович Иванов открыл мне новый чудесный мир человеческих знаний, который простирался вне школьного учебника.