Юрий Сушко - Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха

– Я думаю, не раньше, чем через неделю, у Михаила некоторые проблемы с языком.

– Да не волнуйся, Олли, все будет в порядке. Ваши собратья-эмигранты сценарий переведут за сутки, среди них немало способных людей, которые очень хотят кушать…

«Шут…» (автором сценария фильма по неприятному стечению обстоятельств оказался двоюродный брат печально известного и Ольге, и Михаилу того самого Фридриха Яроши) мало чем отличался от прочих расхожих сентиментальных лент тех лет: богатый провинциал-винодел (Михаил Чехов) воспылал безумною любовью к «парижской штучке» (Ольга Чехова), в надежде покорить сердце светской львицы распродает все свое добро и устремляется за ней в столицу. Но, увы, сердечные планы бывшего винодела венчаются лишь тем, что его допускают к двору только в качестве шута, наградив его для верности красноречивым прозвищем «Полише»… Полишинелю выпадает горькая участь: веселить героиню и ее друзей, как говорится, сквозь слезы. Но, разумеется, в итоге Полише будет вознагражден за свою любовь и преданность…

Чехова в удовольствием вспоминала дни работы над своей дебютной картиной: «В студии царит типичное для эпохи немого кино вавилонское смешение языков, когда съемочная группа, включая актеров, интернациональная. Мы говорим по-немецки, по-английски, по-французски и по-русски. С Мишей мы говорим по-русски. Он рад тому, что в своем первом заграничном фильме получает режиссерские указания на родном языке, это делает его увереннее, после краткого периода адаптации он играет раскованно и свободно. Фильм имеет большой успех».

В пограничном для Михаила Чехова амплуа, сочетавшем шута и трагика, ясно проглядывал талант большого драматического актера. Любуясь его виртуозной игрой, Ольга с легкостью угадывала прежние мхатовские наработки, прежде всего для роли Хлестакова из «Ревизора». Гримаса у него мгновенно сменяла гримасу, руки и ноги переплетались, будто начисто лишенные костей, что создавало ощущение почти воздушной пластики… Ольге же, как обычно, досталась традиционная роль пустой, яркой бездельницы-кокетки, «неуравновешенного чуда в перьях» (по определению автора пьесы).

Итак, первый шаг в Германии Михаилом Чеховым (с помощью Ольги) был успешно сделан. Жаль только, «Правда» об этом не напишет.

Но вот, как утешение, и мимолетный мотылек удачи!

«По приезде в Берлин, выйдя вечером на Курфюрстендамм, – вспоминала о своем совершенно неожиданном свидании актриса Камерного театра Алиса Коонен [17], – мы увидели идущего нам навстречу Михаила Чехова – в цилиндре и фрачной накидке… Он очень обрадовался нашей встрече, расспрашивал о Москве, о театральных делах и тут же пригласил нас на премьеру фильма, в котором ведущую роль играла Ольга Чехова, а сам он участвовал в эпизоде. И была в этом маленьком человеке удивительная детская непосредственность. Какой-то сложный и прекрасный внутренний мир скрывался за его невнятным бормотанием. И сразу повеяло настоящим, большим искусством!..»

Михаил усердно взялся за немецкий, обнаружив при этом немалые способности к языкам. Видимо, от папы, Александра Павловича, передались сыну и вполне полезные прикладные таланты.

Вскоре после съемок Ольга познакомила Михаила с ведущим немецким театральным режиссером и актером Максом Рейнхардтом. Мэтр согласился посмотреть этого странного русского. И ангажемент на целых два года оказался у Чехова в кармане! Воодушевленный успехом, Михаил Александрович отправил послание своим вчерашним коллегам в Москву: «Меня может увлекать и побуждать к творчеству только идея нового театра в целом, идея нового театрального искусства…» Вот вам всем, не верившим в меня завистникам! А в письме к Лешке Дикому на всякий случай напомнил его же собственные, ставшие широко известными в узких кругах, слова: «Если в театре начинают искать пьющих, это значит, что в нем больше нечего искать!»

Ольга испытывала и умиротворение, и удовлетворение одновременно: свою миссию она выполнила, грехи отмолила, Михаил работает с удовольствием, от Ады без ума. Сама дочь, кажется, тоже рада знакомству с вновь обретенным «папенькой», часто навещает его, благо тот живет по соседству.

Чехов же спешил поделиться с Андреем Белым своими новыми чувствами, вызванными общением с дочерью: «Это моя большая радость и утешение. Есть в ней что-то, чего я никак не могу угадать, и даже не догадываюсь, хорошее оно или плохое. Должно быть, хорошее…»

А закадычному приятелю Виктору Громову сообщал деловые новости: «С тех пор, как я отправил вам последнее письмо, в моей судьбе произошли большие перемены. Сам не знаю точно, как и из-за чего все это произошло, но мои акции вдруг поднялись невероятно высоко. Подписание контракта с Рейнхардтом сыграло, по-видимому, решающую роль. Мной стали интересоваться здешние театральные воротилы, и я получил всевозможные фильмовые и театральные предложения. С двух сторон зовут в Америку. Со всех сторон я слышу не голоса, а вопли…»

Вообще, все происходящее с ним Михаил воспринимал как манну небесную, законную награду, полагавшуюся за его талант.

Он снялся еще в паре германских фильмов, имевших кассовый успех. Но вскоре отказался от продолжения кинокарьеры, окончательно отдав предпочтение сцене. Вскоре он увлеченно репетировал с актерами «Габимы» классическую «Двенадцатую ночь», не обращая внимания на мелкие «идеологические» разногласия, которые как раз в то время раскалывали еврейский театр.

Посмотрев спектакль Чехова, даже вечный скептик Шон О’Кейси [18]пришел в восторг: «Их радость, ритм, цвет и общее очарованье даже приводят в замешательство. Вот, наконец, шекспировская комедия!» Германская пресса после его режиссерского дебюта тоже заговорила о нем как о «большом мастере, постановщике европейского масштаба».

Удручало только то, что ему все чаще и чаще приходилось обряжаться во фрак, обязательный туалет для посещения обязательных, как выяснилось, банкетов и приемов. Хотя внимание молодых девушек Чехова, безусловно, по-прежнему волновало. Как-то, не сдержав своего природного любопытства, Михаил поинтересовался у одной из юных поклонниц: что она находит в нем? Потупившись, скромная немочка чуть слышно пролепетала:

– Aber Sie sind doch ein gemachter Mann… (Вы – само совершенство…)

Но вот ведь парадокс: в Германии его время от времени охватывало чувство неудовлетворения, и тогда Чехова посещала мысль оставить театр и целиком посвятить себя изучению «духовной науки». Весной 1929 года он даже собрался стать священником в «Христианской общине» протестантов, тесно связанных с антропософией.

К счастью, от этих планов – «отдать театральные силы на службу священника» – Чехов отказался под влиянием друзей и благодаря сопротивлению Ксении. Кроме того, его уже манили новые театральные проекты.