Юрий Сушко - Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха

Александр Иванович, часто бывая у Чеховых, лукаво оправдывал свои визиты острой необходимостью получить у доктора Чехова конкретные консультации по медицинской части, в которых остро нуждался при написании очередного рассказа. А после «консультаций» просто ноги не несли его из гостеприимной усадьбы. Он, стараясь держаться незаметно и, по возможности, никому не мешать, наблюдал, как около полудня подворье начинает заполняться людьми всякого рода и племени. Ученые, литераторы, земцы, доктора и знахари, военные, художники, поклонники и поклонницы, профессора, светские люди, сенаторы, изобретатели, священники, актеры – и еще Бог знает кто из тех, кто нуждался в помощи, протекции, совете или в дельной консультации господина Чехова. Или хотя бы в минутном общении с ним.

Скромно, но настырно вдали маячили фигуры попрошаек, молчаливо напоминая о богоугодности вспомоществования. На железных решетках, отделяющих усадьбу от шоссе, гроздями свисали бойкие девицы в войлочных широкополых шляпах, которых в округе привычно называли «антоновками»…

Во дворе под ногами суетились любимые таксы. Глядя на них, Антон Павлович время от времени напоминал гостям, что доброму человеку стыдно бывает даже перед собакой.

Люди сторонние и близко не допущенные к внутреннему миру Чехова были уверены, что в своей «Белой даче» он замыкается, как в скорлупе, от всех прочих; и глубоко ошибались. Ибо если и существовал какой-то защитный панцирь, то был он хрупок, как яичная скорлупа, и только.

В минуты грусти и печали писатель был обыкновенно резок к себе и окружающей действительности: «В Ялте нельзя работать… Далеко от мира, неинтересно, а главное – холодно…», «…Работаю в саду, в кабинете же скудно работается, не хочется ничего делать, читаю корректуру и рад, что она отнимает время. В Ялте бываю редко, не тянет туда, зато ялтинцы сидят у меня подолгу, так что я всякий раз падаю духом и начинаю давать себе слово опять уехать или жениться, чтобы жена гнала их, т. е. гостей… Позвольте сделать Вам предложение…»

Дом постоянно был полон гостей. Ольга, читая воспоминания друзей и знакомых Антона Павловича, ясно представляла себе живые картинки.

Вот за роялем сидит Сергей Рахманинов, неподалеку в кресле по-домашнему расположился Иван Бунин. Федор Шаляпин скромно пристроился на веранде, попивая чаи с Марьей Павловной, то и дело кося глазом на ее брата, своего непостижимого кумира. Вот неудержимый, шумный Гиляровский яростно корябает чернильным карандашом дверной косяк, увековечивая свой поэтический экспромт:

Художник Константин Коровин, явившийся на дачу по-свойски, опять без приглашения, молча стоит во дворе и любуется танцующим перед ним журавлем. Заметив гостя, журка расправляет крылья и прыгает, вытворяя плавные танцевальные па… Коровин умиляется до слез. А Антон Павлович, чуя родственную душу, долго потом рассказывает художнику о своей премилой птице: «Это замечательнейшее и добрейшее существо. Он весной прилетел к нам вторично. Улетал на зиму в путешествие в другие страны, к гиппопотамам, а теперь вновь к нам пожаловал. Не правда ли, странно это и таинственно, Константин Алексеевич?.. Улетать и прилетать опять… Я не думаю, что только за лягушками, которых он в саду здесь казнит… Нет, он горд и доволен еще тем, что его просят танцевать. Он – артист, и он любит, когда мы смеемся на его забавные танцы. Артисты любят играть в разных местах и улетают. Жена вот тоже собирается улетать в Москву, в Художественный театр, чистит перышки…»

– Тебе нравится моя дача и садик, ведь нравится? – теперь теребит Чехов другого своего доброго приятеля, скромного писателя Владимира Ладыженского. – А ведь это моя тюрьма, да-да, самая обыкновенная тюрьма, вроде Петропавловской крепости. Разница только в том, что Петропавловка сырая, а эта сухая… Вот так, не любя, и замуж выходят. Сначала не нравится, а потом привыкают! – Некоторые буквы Антон Павлович выговаривал, слегка пришепетывая, как бы бормоча. И трудно было понять, серьезно ли говорит он или так, полушутя.

…Неугомонный Коровин все норовит показать Чехову свои, только что написанные в Крыму работы. Антон Павлович, мельком взглянув на спящие в море большие корабли, просит:

– Оставьте… Я еще хочу посмотреть их, один…

За обедом Чехов ест, как всегда, мало, пьет тоже мало, часто встает из-за стола и ходит взад-вперед, сипло покашливая. Останавливаясь около гостя, он то и дело норовит освежить бокалы:

– Отчего же вы не пьете вино?.. Если бы я был здоров, я бы пил… Я так люблю вино…

Лишь изредка, когда на хозяина «Белой дачи» нападала хандра, он мог в сердцах пожаловаться, но только самым-самым близким: «Денег у меня нет. Гости приходят часто. В общем, скучно, и скука праздная, бессмысленная…», «Пьеса сидит в голове, уже вылилась, выровнялась и просится на бумагу, но едва я за бумагу, как отворяется дверь и вползает какое-нибудь рыло… Я скучаю и злюсь. Денег выходит чертовски много, я разоряюсь, вылетаю в трубу. Сегодня жесточайший ветер, буря, деревья сохнут. Один журавль улетел… Дуся моя, скучно!»

Ольга Константиновна все вспоминала рассказы о «Белой даче» по дороге от Симферопольского аэродрома, где ее на летном поле ждала машина, до самой Ялты. Ее мало волновал сам Крымский полуостров, его горы, покрытые реликтовыми растениями, волны Черного моря, закипавшие у каменистых берегов пушистой пеной, напоминавшей шампанское. Чехова стремилась в Аутку.

Подумать только, совсем недавно, всего две-три недели назад, она еще была в Берлине, на аудиенции у всесильного шефа «Люфтваффе» Германа Геринга, а вот сегодня – уже в Крыму…

– Итак, моя очаровательная фрау Ольга, чем вы порадуете на этот раз? Какие новости на нашем кинофронте? Ваше «Путешествие в прошлое» и особенно «Опасная весна» на меня произвели грандиозное впечатление… Представляю, Олли, как реагируют наши солдаты, видя вас на экране, – ухмыльнулся маршал. Геринг пребывал в добром расположении духа. Последние поездки на авиационные заводы и встречи с монстрами самолетостроения внушали давно забытый оптимизм.

Чехова интуитивно чувствовала, что ее «козырь в рукаве» – непрекращающееся конкурентное противостояние ключевых фигур в окружении Гитлера. Именно на это и рассчитывала, ловко вуалируя свою очередную просьбу невинными намеками.

– Вчера я была у рейсхминистра Йозефа Геббельса, просила его оказать содействие в спасении ялтинской дачи моего дядюшки, всемирно известного писателя и драматурга Антона Чехова, господин рейхсмаршал… – она запнулась.