Юрий Сушко - Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха

Ольга медленно опустилась в кресло и впилась в текст. Читала и возвращалась к прочитанному, теряя мысль, плакала, когда ей чудилось, что она слышит его голос:

«…Какая сила на земле способна удержать… от этой страсти, от этой любви к игре? Быть может, он приносит в жертву ей какую-то другую, лучшую карьеру, лучшее общественное положение и более надежный образ жизни. Для настоящего актера все эти обстоятельства ничего не значат. Игра – вот то единственное, что владеет всеми его помыслами и ведет его сквозь все трудности, связанные с актерской профессией…»

Мы об этом говорили с ним тогда, накануне разлуки, вспоминала Ольга. И он доказывал, что вторая наша любовь – это наши роли. Третья – процесс подготовки роли. Четвертая – это готовая роль, конечный продукт всех усилий актера. И, наконец, пятая – публика.

Михаил, выходит, совсем не изменился, не предал своих взглядов. Вот что перед смертью он говорил в Голливуде: «Актер может что угодно думать и говорить о своей публике. Он может сказать: «Я безразличен к ней» или даже: «Я ненавижу ее». Но это всего лишь иллюзия. Актер любит свою аудиторию. Ему нужны его зрители, без них он не смог бы жить… Актер жаждет зрителя, устремлен к нему, любит его».

Он прав. Стопроцентно прав гениальный сумасшедший Мишка. Она перевернула очередную страничку: «Сущность нашей профессии состоит в том, чтобы отдавать – отдавать постоянно. Что же мы отдаем? Прежде всего – наше тело, наш голос, наши ощущения, воображение и прочее. Все это мы отдаем персонажу, которого играем. Что происходит потом? Результат этой отдачи – готовую роль – мы тоже отдаем нашему зрителю. И ровным счетом ничего не оставляем себе. Да, при этом получаем наслаждение, но часто мы смешиваем две вещи. Наслаждение, получаемое в момент отдачи, мы смешиваем с самой отдачей. Наслаждение остается при нас, но всe, что мы создаем, – нашу роль – мы отдаем зрителю. Наслаждение, испытанное нами, является лишь результатом этой отдачи…»

Все те же американские знакомые сообщали Ольге, что перед смертью Михаил Александрович просил друзей прислать ему крупного шрифта Евангелие и Библию. Его желание было исполнено. Значит, все-таки последние мысли Чехова были вовсе не о театре…

Но именно в Московский Художественный академический театр Ольга Константиновна первой отправила телеграмму-молнию с горестной вестью о кончине их бывшего актера: «Миша умер вчера ночью в Калифорнии. Оля».

Ольга Константиновна ценила тонкую философскую поэзию Пастернака еще со времен жизни в России. Она искренне обрадовалась, когда Борису Леонидовичу в 1958-м присудили Нобелевскую премию и стали активно печатать на Западе, в отличие от Советской России.

И она была наповал сражена, когда ей на глаза попались изумительные строки Пастернака, которые впору золотом занести в катехизис каждого честного художника:

Насколько же эти слова в сути своей были зеркальным отражением принципов, которым следовал Михаил Чехов: «Самая характерная черта нашей профессии – отдача. А не является ли это фактически одним и тем же? Любовь развивается сама и развивает нас, но ведь это и есть процесс отдачи! Мы отдаем себя нашему зрителю как раз через этот процесс развития любви… Мы рождены, чтобы ничего не удерживать у себя, чтобы отдавать, а не брать…

Первый мой практический совет состоит вот в чем.

Старайтесь не упускать возможностей помочь другим в нашей повседневной жизни. Есть много случаев, когда мы можем оказать какую-то помощь окружающим. Не имеет значения, будет ли эта помощь очень важной, существенной или совсем незначительной – например, передать кому-нибудь солонку за столом… Важен простой факт: вы делаете что-то для своего ближнего. Это действие, сознательное действие, является громадной силой, когда речь идет о пробуждении того, что мы называем нашей человеческой любовью… Я ни в коем случае не призываю вас чисто механически оказывать помощь другим. Нет. Чем искренней вы будете это делать, тем лучше. Но это вовсе не бездейственное ожидание «чувства любви» – это нечто совершенно иное…»

Эх, Мишка, Мишка… Какой же ты был глупый. Но как многому ты меня научил…

В последний раз Ольга Константиновна вышла на сцену в 1962 году, сыграв в пьесе Оскара Уайльда «Веер леди Уиндмиер».

Ее косметическая фирма процветала. Открыв центральный офис в Швабинге, Ольга вскоре создала филиалы в Берлине, Милане, потом расширила географию, проникнув в Вену и Хельсинки. В Швабинге на стене рабочего кабинета сияла золотая медаль, врученная фрау на международном конгрессе косметологов в Венеции. Когда фрау Чехова за рулем своего любимого белого «БMВ» с именным номером появлялась на автобанах, полицейские отдавали ей честь.

После смерти тетушки для Ольги Чеховой почти утратили смысл все ее мечтания о поездке в Москву. Но в середине 1960-х она все-таки собралась и решила посетить российскую столицу вместе с Адой и Верой. О своем желании написала Софье Ивановне Баклановой: приеду совсем по-домашнему, закажу апартаменты в «Национале», с собой возьму только секретаря, доктора, парикмахера и массажиста. Хочу посетить могилы дяди Антона и тети Оли, повидать друзей юности Аллу и Пашу.

Алла Константиновна Тарасова, «государственная актриса СССР», расстроилась и одновременно растерялась, узнав о планах Чеховой, поинтересовалась мнением знающих людей, а потом по доброте душевной посоветовала Софе сообщить в Германию: «Еще не время приезжать». Павел Александрович Марков тоже особого энтузиазма не проявил.

Впрочем, «мудрая Софа» и сама не очень-то хотела, чтобы Ольга Константиновна увидела «уплотненную» квартиру своей тетушки, куда сразу после смерти Ольги Леонардовны подселили семью одного из актеров МХАТа, чтобы обнаружила разруху в сортирах и в головах обитателей «коммуналки» на улице Немировича-Данченко, 5/7.

Тем вся затея и завершилась. А уж после кончины Софьи Ивановны Ольге Константиновне Чеховой и вовсе некому было писать в Москву. Когда по радио или телевизору начинали передавать какие-нибудь сообщения из России, она тут же выключала звук.

Дочь Ада (Ольга), дебютировав в кино еще в 1942 году, в послевоенные годы главным образом посвятила себя театру. Во втором браке с врачом-гинекологом Вильгельмом Рустом у нее родилась дочь, которую они в соответствии с семейными традициями нарекли Ольгой, но девочка охотней отзывалась на имя Вера. Профессиональных же семейных традиций Вера тоже не нарушила, став в 1960-е годы одной из ведущих западногерманских актрис. К значительным фактам ее биографии относили феерически бурный, правда, краткосрочный роман с модным американским рок-певцом Элвисом Пресли. Тот проходил армейскую службу на военной базе США в Германии и, встретив Веру, был, по его признанию, «потрясен до основания души» и пережил «самые дикие ночи в своей жизни». Ну, а перед бабушкой Веры он и вовсе преклонял колени.