Дневник библиотекаря Хильдегарт

Не сомневаюсь, что в ту же ночь памятник кондотьеру нанёс-таки визит этому самому гиду и потолковал с ним по душам. А Нагибин ещё легко отделался.

Философы

Денис (пять с половиной лет)

— Мне рыбку позавчера купили. Розовую. Хорошая рыба, только плавать не умеет.

— Как это – плавать не умеет? А что же она делает?

— Ничего. В травке сидит. Сидит и сидит... и плавниками дрыгает. И не плавает. Я вот думаю: может, у неё какая ошибка в программе?

****

— Как ты думаешь, Христос ОЧЕНЬ обидится, если я стану мусульманином, как дядя Муртаз?

— Ну-у-у… я, вообще-то, не знаю, но думаю, что Ему будет неприятно.

— Да? А если я очень-очень попрошу у Него прощенья?

— Попросишь и всё-таки станешь мусульманином? А зачем тебе это, если не секрет?

— Да я и сам не очень хочу. Только, наверно, придётся.

— Но всё-таки – зачем?

— Да ну… Я двум девочкам в садике у нас… в общем, я обещал на них жениться. Сперва одной обещал, а потом забыл, и другой тоже обещал. Теперь же я должен на двух жениться, как честный человек. Правда же?

— Ну, а сам-то ты хочешь на обеих жениться?

— (Задумался) Честно?

— Ну, конечно, честно.

— Вообще-то, да. Хочу.

****

— И чего это люди так часто из себя выходят? Я вот, сколько ни пробовал, ни разу не вышел. Не получается.

— А вдруг выйдешь и не вернёшься обратно? Как на той пластинке про Алису?

— Так и я же про то же. Вот было бы здорово!

*****

Мой друг Антон

— Опять целый месяц в Бога не верил. Устал даже.

— Что, совсем не верил?

— Совсем. Я в воскресной школе спрашивал, что делать. Мне сказали, что молиться. Ну, вот.. я и молюсь.

— А кому молишься, если не веришь?

— Как – кому? Богу. Молюсь, чтобы он не сердился и.. как это? – ниспослал мне веру.

— Подожди, подожди… Ты же в Него не веришь. Если не веришь – значит, думаешь, что Его нет. И кому же ты тогда молишься, если Его нет?

— Ну… мало ли, чего я думаю. На самом-то деле Он ведь есть. Это я только так думаю, что Его нет.

— Значит, ты так думаешь, но заранее допускаешь, что ошибаешься? - Нет. Не допускаю.

— Ничего не понимаю. Как же тогда?

— Да очень просто. Вот – я недавно задачку решал. Всё правильно решил. И мама сказала, что правильно. И с ответом сошлось, представляешь. А Инна Мотыльевна посмотрела и говорит: неправильно. Вызвала к доске, велела разбирать при всех. И что ты думаешь? Оказалось, что и правда - неправильно. Но я-то заранее об этом не знал. Я думал, что правильно. Я так ей и сказал. А она: мало ли, что ты думал! Вот и Бог тоже: мало ли, скажет, что ты думал. Индюк, скажет, тоже думал…

— Это вашу учительницу так зовут? Инна Мотыльевна?

— Ага.

— Интересно, как зовут её папу.

— Да. Мы тоже думали над этим вопросом. Но спросить же ведь неудобно, да? Остаётся догадываться.

Фаз, профиль, отвечайте, вам уже страшно?!

Мой друг сейчас редактирует сценарий одного подающего большие надежды автора. Предлагаю общему вниманию выдержки из этого произведения. (Орфография, пунктуация, лексические и грамматические особенности оригинала полностью сохранены).

__________

Ярко кланяется и, подумав, уходит вглубь.

Сажает его в кресло и сам садится рядом на него.

Нарисовал на стене овал в виде лица со стоящими на голове волосами.

Хватает жертву за ноздри, задирая голову вверх.

Веня на бегу, экстравагантно танцуя, лёгкой походочкой, опираясь на трость, прыгает то влево, то вправо, мешая бегущему за ним Скрипачу попасть в него.

Веня, заметив несущуюся к нему толпу разъяренных от ярости мужиков, воет от приступа ужаса и выбегает из зала.

Веня немного стремительно выходит на поле.

Охранники, заметно нервничая, начинают всё больше и больше раздражаться, выкрикивая всевозможные диалектические ругательства.

На нем солнечные очки, явно прикрывающие внушающих размеров заметный ушиб под глазом.

Женщина воздушных форм, в розовых очках явно от близорукости, с трудом снимает чемодан с ленты, роняет на пол.

Подъезжает автобус. Девушки с хохотом садятся на него, оставляя на площади мужчину в спортивном костюме, который отвешивает им воздушные поцелуи, машет рукой, затем звонко свистит в спортивный свисток. Мужчина поворачивается, и мы узнаём в нём подполковника Малышко, хотя это и нетрудно.

Слушай, не уже ли, это ты?

Посмотрите на меня в лицо. Фаз, профиль, отвечайте, вам уже страшно!? То-то.

Катя и Владимир Павлович выбегают из лифта и, судорожно продвигаясь по коридору, начинают в бешенстве искать номер Везунчика.

Из душа доносится шум воды и многоступенчатые вокальные инсинуации в исполнении Вени.

В малом зале драматического театра, освобождённом от зрительских кресел, расположились фуршетные столики, мимо которых степенно расхаживаются дамы и господа.

Все мужчины одеты в чёрные смокинги с бабочками

Владимир Павлович: Да вот же, вот! Туда побежал, за угол. Вперёд! За ним! Ура! (Делает вид импульсивного бега вперёд вместе с Катей.)

Мимо них на огромной скорости пролетает Веня, сидя на перилах задом наперёд.

Не дожидаясь ответных действий, Вениамин бросается наутёк в сторону выходных дверей, петляя и изворачиваясь, как ошпаренный баран.

Д`Артаньян медленно сползает на пол вдоль Вениной руки и эффектно застывает в смертельной позе.

Констанция: ( Эффектно падает поперек д`Артаньяна.) Спасибо, сестра!

Рядом вальяжно лежит Веня, философски вглядываясь в звездное небо. Катя, прохаживается возле костра, внимательно вслушиваясь в ночные шорохи ночного леса.

(Замечает себя в панталонах. Прикрываясь руками, убегает за дерево).

Катя, сопротивляется, отвешивая Вене пощечины. Потом, не в силах совладать с собой, она опадает в объятьях Везунчика.

Гости, сидя за столом, поют под национальные песни.

Следом за ними, семенит осел на спине, которого водрузился Палыч.

Курица с какуреканьем долетает до бандитов и приземляется на колени к Джонни Коробочке.

На ногах у Джонни видны только, что снесенные два яичка.

В просторной каюте Гамлет и Сирано открывают чемодан. В нутрии виден сложенный пополам Веня. Он спит.

Причесывают, опрыскивают водой из одеколона.

За ним во вдогонку бросаются охранники и журналисты.

В полутёмном храме, под замороженными витражами, тихо и самоуглублённо переминается с ноги на ногу очередь в исповедальню. Сзади кто-то прерывисто вздыхает и шелестит страницами молитвенника. Впереди две бледные остролицые девушки, похожие друг на друга, как сёстры, нервно дёргают себя зубами за варежки и перешёптываются.

— Ты знаешь, чего я больше всего боюсь?

— Чего? Что он тебя заставит каждый день в пять утра вставать и до семи утра читать Розарий? Меня в прошлый рааз заставил, ага. Он спрашивает: ты что больше всего любишь? Я говорю сдуру: поспать подольше... часов до двух, когда лекций нет. А он и говорит: отлично. Вот от этого и будем отказываться на время поста... И закатал мне на всё это время такую эпитимью. Ужас.