Дневник библиотекаря Хильдегарт

— Молодец, - сказал догнавший меня прохожий. – Всё-таки научилась им не подавать. Работаешь над собой. Это похвально.

— Чего? – переводя дух, переспросила я

— Молодец, говорю, - терпеливо повторил прохожий. Он был невысокий, но осанистый, широкоплечий и красивый. Единственное, что его, на мой взгляд портило, - это большие раскидистые усы в пол-лица. Совсем как у моржа. Или как у Максима Горького, только ещё больше и гораздо противнее. – Вообще, я замечаю, стало гораздо меньше безответственных людей, поощряющих попрошайничество, - продолжал он, не глядя на меня. – А в прежние времена… Это же уму непостижимо, как это было когда-то популярно – откупаться ежедневно парой гульденов от угрызений совести. Смешно, честное слово. Они полагали, что это хорошее вложение капитала. Типа, в Вечность. Ха-ха. Да на половину выброшенных таким образом денег каждый из них мог бы содержать при себе хорошего врача, что было бы уж, во всяком случае, гораздо полезнее для их здоровья, чем молитвы этих паразитов. Да и какие, к чёрту, молитвы? Одно лицемерие.. Это же мафия, все эти так называемые нищие, они же давно все в корпорациях работают, у них у каждого по «мерседесу» и по загородной вилле, а всякие простаки продолжают им подавать на бедность…

— Господин Михель? – сказала я, вглядываясь получше. – Михель-Великан?

— Да, мой милый угольщик Мунк! – Прохожий густо засмеялся, расправил плечи, но почему-то не стал выше ростом, а, наоборот, как-то съёжился, ощетинился, усы превратились в щёточку над верхней губой, а над глазом повисла косая чёлка. – Как это мило с твоей стороны, честное слово. Называешь меня, как в детстве. Очень трогательно. Спасибо.

— Ты предпочитаешь, чтобы тебя звали настоящим именем? – сбиваясь и переглатывая от страха, спросила я.

— Ну, зачем же, - ласково засмеялся прохожий. – Я знаю, что у некоторых категорий людей оно табуизировано. Суеверие, конечно, но я готов пойти навстречу… Если тебе нравится эвфемизм «Михель-Великан» - пожалуйста. Я всегда любил и поощрял инфантильность.

— Но сейчас же Рождественская неделя, - сказала я. – Почему же ты ходишь по земле?

— Но вы-то по ней ходите, - опять засмеялся он. – Почему бы и мне не ходить?

И тогда у меня совсем прервалось дыхание, потемнело в глазах и остановилось сердце. И я подумала: а может, оно давно уже стоит, а я живу себе и не замечаю, и мне неплохо и так… Совсем даже неплохо. Даже лучше.

И я развернулась, поскользнулась и побежала обратно по бугристому льду, нащупывая в карманах остатки от того, что ушло на Рождественские Подарки. Туда, где на ледяной мостовой, у подножия Престола, бабка кланялась, крестилась и выпрашивала для меня у Господа здоровья и благополучия.

От автора саги о Доне Карлосе. Отрывки из другого её детского романа. Как всегда, публикуется с разрешения автора.

_________________

Там в лесах стоят весёлые красивые берёзы и могучие дубы. Они поют и одеваются листьями.

Среди всех рыб, осьминогов и чёрных каракатиц, произрастающих на морском дне, прекрасней всех розовая жемчужина, которую никто никогда не видел.

По берегу раскатистого моря под песни бродят в своих удивительных мечтах влюблённые девушки и сталкивают всё, что им попадается на их пути, ногами в воду.

Сердце у Рауля было бескрайнее. В нём умещались и все пыльные дороги, и все песни небес и солнца, и поля, и грибы, и кочки с незабудками.

Это были удивительные люди, которые заселялись в этом краю. Если они любили, то всеми внутренними сторонами сердца, а если ненавидели, то каждой самой отдалённой и незаметной жилкой, а если они были нежны, то как самые нежные собаки, а если они были жестоки, то как сны вампиров на кладбище.

Шарль де Моне провёл бурную и упоительную разбойничию жизнь и только к старости пришёл в себя от собственных грехов.

Возле кресла, где он сидел, спокойно и равнодушно стояла чёрная трость.

Он был ужасно бледен, и даже камин не заставлял пылать и гореть его щёки, такие они были холодные и жёсткие.

Хозяин замка внимательно наблюдал за своим гостем, время от времени подбрасывая ему в огонь поленья.

Вот уже год прошёл, как Рауль Бомануар коротал время в застенке.

Этот граф часто устраивал у себя в замке пирования и щедро лил рекой вино, шампанское, застольные разговоры и песни менестрелей.

Тогда он одарил своего вассала в знак благодарности множеством отдельных комнат…

Старик был уже глубоко старый и очень больной, но всё ещё немного теплился.

По дороге через лес Гильому на глаза попался мрачный подвал, из которого неслись крепкие песни его стражников.

Под каждой скамейкой, под каждым дубовым столом ему чудились таинственные лики.

Он присоединился к их грубому, сильному и пьяному разговору и звону питьевых кружек. В углу там сидел с отдельной кружкой молодой человек с лицом, опустившимся до пояса.

В ответ на эти слова он грубовато толкнул его с разбега ногой в шею.

«А теперь прощай, рыцарь. Поищи меня где-нибудь, в случае чего».

Ему навстречу выехал посол, убранный богатыми коврами.

«Нет! – вскричал на это Бомануар. – Я не позволю тебе опять ложиться в могилу!»

По ночам Гильом всегда вёл двойную жизнь.

Рауль посмотрел в лицо Инессе, но в его душе не дрогнул ни один мускул.

«Так вот оно что, святой отец! Значит, вы оказались монахом!» - закричал Гильом. Но монах не отвечал ничего в ответ и только отступал назад в свою нору, но по его злобным глазам и его ужасному лицу было видно, что это правда.

Рауль увидел тогда, что все его усилия были тщательны, и бешено заплакал. Никогда ещё его сердце не сжигало ему грудь с такой яростью.

Он схватил двумя руками отвесную палицу, а больше ничьей помощи не попросил.

Он не хотел вернуться в город, потому что ему гораздо больше была по душе фривольная жизнь в лесах и полях.

Гильом был особенный человек. Многие читали его тайные мысли, но никто так и не смог никогда их прочитать.

Мы тут с Дюськой ходили на «Обыкновенное чудо» в одну самодеятельную студию… Слу-у-шай! Я же только теперь поняла, ПРО ЧТО это. Нет, правда. Раньше я этого как-то в упор не видела. Когда читала в детстве.. ну, там, само собой, что там.. сказка и сказка, ничего особенного. И фильмы эти оба… тоже как-то, знаешь ли, мне ничего такого особенного не открыли. Старый – тот, по-моему, явно неудачный по режиссуре, а тот, который захаровский, тот, конечно, интересный сам по себе, но там слишком уж урезан текст. Слишком много выпущено важных вещей в угоду всяким песенкам и трюкам. Нет, я Захарова понимаю – фильм, он на то и фильм, чтобы быть зрелищным. И потом, если ту же роль Трактирщика на сократить на две трети, то это же будет не положительный герой, а чудовищный резонёр и болтун… а Захарову, наверное, хотелось сделать из него живого человека, в чём он и преуспел, кстати. Но всё равно, ПРО ЧТО эта пьеса, я и из этого фильма не поняла тоже. Хотя там намёки-то есть, особенно в финале. А тут меня просто как обухом по голове. И стало так страшно, ты не представляешь.. так страшно и хорошо, что меня всю вот так вот пронзило до самых пяток. И от пяток – обратно до подбородка.. так, что даже под подбородком что-то такое заломило, как в детстве перед экзаменом. Как я раньше этого не видела? Это же прямо на ладони, на поверхности…