Дневник библиотекаря Хильдегарт

Маньяк Кольцов

Меня всегда изумляло, как профессионально и привычно, с явным знанием дела дети заменяют в услышанных от взрослых репликах непонятные слова на понятные, чётко подгоняя их под звучание исходного слова и общий ритм фразы. Ещё более удивительно, что при этом они почти никогда не заботятся о том, чтобы в контексте фразы сохранились логика и смысл. Оськин «велосипый мужик» у Кассиля хотя бы понятен – человек всё-таки подразумевал велосипедиста и, стало быть, держал в сознании определённый образ. Но, к примеру, знаменитое «Терпи, коза, а то мамой будешь»... Интересно, о чём думала и что представляла себе девочка, когда расчёсывала кукле волосы и угрожала ей такой странной участью? Или она вообще ни о чём не думала, а повторяла это, как заклинание, неизбежное при ритуале расчёсывания волос? А может быть, в этом просто сказалось терпеливое смирение ребёнка перед тем, что в мире полным-полно непознанных явлений и событий и некоторые из них приходится только констатировать, никак не объясняя?

Помню, в детстве мы с сестрой, слушая заезженную до последней степени пластинку про Маугли, про то, как брезжил какой-то там неразборчивый рассвет, когда Маугли спустился в долину, ясно слышали: "Брежнев родился в Москве, когда Маугли спустился в долину". И свято верили, что так оно и было. Несолько позже, когда я немного подросла и обзавелась ни чем не подкреплённой самоуверенностью, я очень любила читать песенник сестры. Она записывала песни на слух, и от этого они приобретали загадочные и заманчивые очертания.

— Что это такое – «в ответ открытка с бега почты»? С какой такой почты и с какого такого бега?

— Ну, как… открытка, - вздёрнув подбородок, отвечала сестра. Она чуяла подвох с моей стороны, но и не думала сдаваться. – Обыкновенная открытка. Непонятно, что ли?

— А что, понятно, что ли, по-твоему? Рыбачка направила к берегу баркас. И говорит Косте: все вас знают, а я-таки вижу в первый раз, как это удивительно… Ну?

— Ну? – повторяла сестра, холодно глядя на меня из-под чёлки.

— Баранки гну! Открытка-то тут при чём?

— Очень просто, - сухо объясняла мне сестра. – В тот раз ей Костя ничего не ответил. Обиделся. А потом послал ей письмо. Открытку. Почтальон прибежал, кинул ей открытку прямо в баркас и побежал дальше. Письма разносить.

— О, Господи… Не было никакой открытки. Что ты думаешь, Костя такой человек, чтобы обижаться на такую ерунду? Он сказал ей всё это сам. Открыв «Казбека» пачку. «Казбека». Пачку. Понятно?

— Казбек – это такой разбойник, - ещё более сухо отвечала сестра. – Про него по радио передача была. Спектакль. Как он украл одну там девушку, красивую, Бэлу, и поменял её на лошадь… тоже хорошую. Понятно?

— Понятно, - говорила я, видя, что она погибнет, но не сдастся. – А это что такое? «Красавице Екубку, счастливому клинку»… Это что ещё за «Екубку»?

— А как надо? «Якубку», что ли? Где ты слышала такое имя – «Якубку»?

— А где ты слышала «Екубку»? И что это за красавица такая, которая радует всех мушкетёров без исключения? Тьфу! Вот – из-за тебя уже какие-то пошлости прямо лезут… Красавице и кубку, понятно? И кубку! Кубок с вином. Понятно?

— Понятно, - невозмутимо отвечала сестра. – Значит, Екубку – это, по-твоему, трактирщица, что ли? Она в трактире работает?

…Я вспомнила об этом недавно, когда случайно услышала разговор в очереди в поликлинике.

— Было так смешно вчера… Я что-то решила посмотреть Кристиночкин песенник. Смотрю – там всякие современные песни, какие они сейчас слушают, ну, ерунду-то всю эту.. Чего-то такое: «поймите нас, взрослые, мы не хотим вас слушаться, мы хотим жить лучше, чем вы…» Ну, чепуха какая-то. И вдруг, посреди всего этого – такой, понимаешь, куплет... Один, куплет, без продолжения. «Кольцов душил девицу и в море уронил. И с тем Кольцовым счастье навек я погубил». Я говорю: «Кристина, что это за песня такая про Кольцова? Кто он такой, этот Кольцов?» А она мне: «Бабушка, ну, как же? Это же серийный маньяк, разе не понятно?»… Я задумалась – и, представляешь, прямо аж страшно стало. Подумала – сколько он ещё, Кольцов-то этот, девиц передушил и перетопил, пока его поймали? Говорю ей: «Кристиночка, а его поймали?» Она говорит: «А как же! Там же так и поётся. Поймали и всё счастье ему навеки погубили». Ну, я тогда и успокоилась… Хороша я тоже, да? Нет бы объяснить ребёнку, как правильно! А я - туда же...

Солнечная майская погода традиционно располагает к меланхолии и рефлексии. В прошлый раз мне подвернулся дон Хозе. В этот раз – Русалочка. Ну, ладно, пускай будет Русалочка.

Недавно меня спросили, любила ли я в детстве «Русалочку». В детстве – точно не любила. В детстве она скорее вызывала у меня опасливое недоумение и досаду. Не потому, что принц так и не женился на Русалочке, – это меня как раз не удивляло, - а потому, что я безотчётно силилась понять, о чём эта сказка, но никак не могла и только попусту раздражалась. Взрослые объяснили мне, что эта сказка – о великой самоотверженной любви. Я отнеслась к этому утверждению скептически, догадываясь, что что-то здесь не так, но не умея этого выразить. В жёлтом двухтомнике сказок Андерсена я разрисовывала Русалочке волосы жёлтым, пахнущим одеколоном фломастером и даже думала в сердцах, не пририсовать ли ей усы. Но остатки благородства удерживали меня от этого хулиганства – бедняжке и без того приходилось не сладко.

Каким-то шестым чувством я, несомненно, понимала, что Русалочка отнюдь не так бескорыстна и не так самоотверженна в этой своей великой любви. Она, как Будда, узнала однажды, что когда-нибудь умрёт, и, как Будду, это её несказанно огорчило. Больше того – она узнала, что умрёт насовсем, поскольку у человека есть бессмертная душа, у таких, как она – нет… Ох, уж эта вечная печаль несчастных сидов, которым кто-то сказал, что не видать им бессмертия, как своих острых ушей, а они и поверили!

Род людской счастливей нас, - Нет надежд нам в смертный час,

Вам настанет пробужденье,

Нам – навек уничтоженье.

Помните другую сказку Андерсена – «Волшебный холм»? Одна их дочек лесного царя хочет выйти замуж только за норвежца, потому что когда весь мир падёт, останутся только норвежские скалы. По той же причине и бедной Русалочке так необходимо выйти замуж именно за человека – ведь только так она сможет добыть бессмертие. И такой человек есть, он ей давно уже нравится… Дело за малым – сделать так, чтобы она понравилась ему.

И вот она вылезает из воды и идёт ради него на всякие невозможные жертвы и страдания. И не знает, бедняжка, что никакими жертвами любовь не купишь. Что вот это вот «я ради тебя всё бросила, всё отдала и теперь мучаюсь с отрезанным языком, и каждый мой шаг – это боль и кровь, и всё ради тебя одного» … всё это здесь не работает. Потому что ты можешь, конечно, приносить любимому какие угодно жертвы, но это отнюдь не обязывает его к ответным чувствам и ответным жертвам в твой адрес. Захочет – полюбит. А не захочет – извини, малышка. Он ИМЕЕТ ПРАВО тебя не любить, даже если ради него ты каждый день ходишь босиком по лезвию ножа. Он имеет право полюбить другую – обычную женщину, а не сиду. Хотя бы потому что любовь сиды и человека почти никогда не получается. Как бы они внешне ни походили друг на друга, всё равно по сути они разной природы, и им никак этого не преодолеть, как бы они ни старались. Потому Данила-Мастер уходит от каменной девы к живой, хотя как раз каменная, как никто, понимает его душу и его увлечения. Потому бесчисленные Рори и Патрики бегут без оглядки от дивных эльфийских красавиц к своим рыжим горластым Бридам и Мойрам Трудно полюбить сиду, это мало кому удаётся. Удивительно, но они гораздо больше тянутся к нам, чем мы к ним. Кто силой, кто хитростью, кто щедрыми посулами заманивают они к себе взрослых и детей, а потом все силы кладут на то, чтобы их удержать. Всё, что душе угодно – каменный цветок, золотые чертоги, ледяные кубики – любые игрушки! Играй, детка, во что хочешь, только не покидай меня. У того же Андерсена Ледяная Дева – «взрослый» вариант Снежной Королевы, - одерживает-таки победу над земной любовью своего Руди и забирает его себе прямо в день его свадьбы. Он тонет в ледяном озере, попадая прямёхонько к ней в объятья, из которых его уже не вызволит никакая Герда.