Дневник библиотекаря Хильдегарт

А как спешить, когда на пути, буквально на каждом шагу стоят такие витрины – одна другой краше! Эта безумная ванна из цельного поддельного малахита. Эти светильники с надвинутыми на глаза шляпами, похожие на сицилийских мафиози. Это зеркало в тяжёлой бронзовой оправе, в котором вместо меня всегда отражается какая-то гадость, но я привыкла и не пугаюсь. Эти матовые сервизы, разрисованные нежными толстозадыми нимфами в морковно-розовых венках… Как-то раз мы гуляли по этой улице с моей подругой, и она абсолютно в каждую витрину запихнула Своего Бывшего. «Вот – это уродское кресло ему бы точно понравилось, он бы от такого не отказался. А от этой ванны он бы вообще прибалдел – это точно его стиль! О! А вот с этой люстрой кошмарной он бы вообще не расстался, никогда в жизни…» И теперь я иду вдоль улицы и, как Иван Фёдорович Шпонька повсюду видел свою жену, так и я повсюду вижу Её Бывшего. Он лежит в Малахитовой Ванне в своём мятом офисном костюме и шевелит пальцами в старомодных лаковых ботинках. Он сидит в Уродском Кресле и, сконфуженно улыбаясь, прижимает к себе одну из морковно-розовых нимф, а она терпит и только иногда лягает его пяткой в колено. Он стоит в окружении хрустальных огней с Кошмарной Люстрой на голове и приветственно шевелит пальцами мне навстречу, и радужные подвески качаются и позвякивают вокруг его печального лица. Мне ужасно жаль его. Как могла моя подруга с ним так обойтись? Всё-таки он человек, хоть и Бывший… Утешая себя мыслью, что ему там, в принципе, неплохо, я иду дальше.

В самом конце улицы стоят Деревянный Дворник и Деревянный Городовой. Дворник только что подметал, и в его метле полным-полно застрявших листьев. А Городовой врос сапогами в землю от усердия и теперь, когда случается что-то, требующее его вмешательства, выскакивает из сапог и мчится по улице босиком, заливисто свистя в свисток.

А дальше, уже в самом конце – «Имидж-Лаборатория красоты». Вы вдумайтесь только, да? – Имидж-Лаборатория Крастоы, ёлки-палки… Оттуда выходит юноша в стильном, кое-где прорванном хитоне; полголовы его обрито, как у каторжника, лицо сияет кротким самодовольством.

— Ну, как? – спрашивает он, поймав мой взгляд и поглаживая себя по половинке шевелюры.

— Чудовищно! – успокаиваю его я.

Юноша светло улыбается и, шаркая тапочками, уходит в сгущающийся сумрак. С другой стороны ко мне подходит пьяненький, довольно аккуратный бомж и сообщает:

— А Лужок-то, оказывается, знает, зараза, что делает… Да. Знает. Кто бы мог подумать!

И растворяется в другой половине сумерек. Я не видела ни одного бомжа, который бы не любил поговорить о политике.

В подземном переходе я останавливаюсь, чтобы перевести дух, и смотрю на китайские вазы, выставленные в витрине одного из киосков. Лаконичность их формы и сдержанность росписи завораживают мысль и умиротворяют душу. Нет, наоборот. Завораживают душу и умиротворяют мысль. Нет, стоп. Наоборот...

— Это вы на вазы смотрите? – спрашивает какая-то тётка, подкравшаяся сзади. – Зря. Не вздумайте покупать.

— Почему? – интересуюсь я.

— Думаете, они настоящие? – фыркает она.- Настоящие китайские вазы? Как бы не так! Настоящие! Держите карман шире! Это подделка, разве не видно? Сделано в Китае! Я вам определённо говорю!

— Но ведь они – китайские? – слегка пугаюсь я.

— Вот именно, что китайские! Китайская подделка, как и всё!

… Когда я выхожу из перехода, подпирая подбородок китайской подделкой китайской вазы, ветер ударяет мне в лицо так, что я задыхаюсь от холода и от радости.

Обоже, как хорошо!

Только умоляю, не пишите мне: «а вот я люблю, когда летом тепло!» Вы же добрые, вы не станете меня лишний раз огорчать!

Как хорошо быть лингвистом

В библиотеке хорошо в любое время года.

И в любое время суток.

Только что ко мне подошёл мальчик и протянул список требуемой литературы. Я посмотрела и даже расстроилась.

— Ну, что это, честное слово?.. Вам кажется, что это так уж остроумно?

— Что именно? – испугался мальчик. Непритворно испугался, я заметила.

— Ну, вот это. «Арутюнова Н.Д. Непристойное предложение и его смысл». По-вашему, это смешно?

— Я не знаю! – ещё больше испугался юноша. – Я не читал ещё…

— О, господи. А список-то кто вам дал?

— Один мой друг…

— Вы уверены, что он вам друг? Книга называется: «Предложение и его смысл». А Нине Давидовне Арутюновой вы оба польстили… с вашим другом. Ладно. Подождите немного, сейчас принесу.

Мальчик взял Арутюнову, пошёл с нею в зал, а я глядела ему вслед и мечтала. Если бы я была лингвистом… Ах, какая тема, чёрт побери! Непристойное предложение. Национально-культурный аспект… Гендерный аспект. Степени и грани непристойности сложноподчинённого двусоставного предложения и уровни её воздействия на собеседника в процессе коммуникации… Социолингвистический аспект… Психолингвистический аспект… Прагматика непристойного предложения в контексте народной культуры… Языковая картина мира сквозь призму прямого и косвенного непристойного предложения… Непристойное предложение в бизнес-коммуникации и его…

— Скажите, - говорит синеглазая фарфоровая девушка, грациозно нависая над кафедрой, - вот у меня такая тема… - (Наморщившись, разбирает по складам, сама себе удивляясь) - «Семантический портрет Бога-Творца по материалам синодального перевода Библии».

— Дитя, кто дал тебе такую тему?! – едва не вырывается у меня.

— Профессор, - вздыхает она, прочитав это в моих глазах. – Вот… Я решила заранее готовиться. А то - мало ли что, да? И тогда уже поздно будет. Поэтому я и заранее.

Профессор молодец, - думаю я. – Знает своё дело. Поистине с такой темой может справиться лишь тот, кто не ведает, что творит. И простится ему по неведению его. Эх, что бы ей дать-то, сердечной, хотя бы для разгона?

— А у вас в буфете пирожки есть, вы не знаете? – с готовностью спрашивает она.

И девчонка молодец, - думаю я. – Знает, с чего начать. Нет, дело определённо пойдёт.

Но как хорошо быть лингвистом! Лингвисту подвластно всё.

Чего я не люблю (подражание Драгунскому)

Терпеть не могу дешёвых кафешек. В отличие от дорогих ресторанов, которые я просто обожаю. Потому что дорогие рестораны гордые и неприступные. Чем дороже и шикарнее ресторан, тем меньше шансов там когда-либо очутиться. А вот о дешёвых кафешках такого не скажешь. У них совсем другой нрав. Чуть зазевался – и ты уже там. И тогда уж пиши пропало.

Очень не люблю, когда меня называют «человечком». Самый ужасный вариант – «славный человечек». Когда мне это говорят, я с горечью в душе натягиваю на уши полосатый колпачок с кисточкой и ухожу под половицу раздражаться. Хорошо было Льву Толстому, да? Сначала он был большим усатым офицером, и никому бы и в ум не вошло назвать его человечком. А к тому времени, когда он состарился, съёжился, сгорбился и оброс седой бородой, он уже был великим писателем, и все только и делали, что ходили вокруг него, гладили по голове и говорили: «Какая глыба! Какой матёрый человечище!» А ты тут сиди под половицей и завидуй… Эх!