Дневник библиотекаря Хильдегарт

— И я не знаю! – сокрушается первая. – Блин! Как же быть-то?.. Слушай! Давай я тебе со своего телефона на твой счёт стольник переведу! А ты мне отдашь сейчас деньгами. Хорошо?

— Вообще-то, у меня на телефоне сейчас достаточно. Мне не надо.

— Бли-ин! Ну, как же быть-то? Я прямо даже и не знаю!

Я смотрю на её метания и уже готовлюсь залепетать, как сентиментальный Пал Палыч, что поверю ей в долг под честное слово, но тут вторая девушка делает ещё одну гримаску и кивает:

— Ну, ладно. Переводи, только быстрее.

— Ой! Вот спасибо! Давай денежку, мне платить надо.

— Погоди. Как это – «давай»? Ты же мне ещё ничего не перевела.

— Ой, да. Правда…

Я смотрю на них, щиплю штемпельную подушку и убеждаю себя в том, что всё – нормально. Нормально. Нет, правда же – нормально. И обе девушки тоже понимают, что нормально. И ни тени трещины между ними – вон, уже опять сидят в обнимку и посыпают энциклопедию вафельными крошками. Сейчас пойду и на фиг отберу у них эти вафли. А то совсем уже…

А вечером буду досматривать «Знатоков». И наплевать, что их служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна, и на второй как будто тоже не видна, и на третий взгляд как будто не видна… Разве в этом дело, в конце концов?

Ещё немного о кино

Лет десять назад мы смотрели с моим крестником фильм «Монах» по роману Льюиса. Не того Льюиса, который «Нарния», а другого, готического, почти забытого Льюиса. Как-то так получилось, что и я, и мой крестник, умудрились-таки прочитать этот роман – может быть, потому, что как раз в то время вышло его роскошное переводное переиздание, со множеством иллюстраций и цветных вкладок. Сюжет его, если кто помнит, очень готичный и впечатляющий. Некий брат-капуцин, с младенчества воспитывавшийся в монастыре, вдали от мирских искушений, в конце концов вообразил, что он свят и для пресловутых искушений недоступен. Дьявол тотчас же воспользовался ситуацией и подсунул ему самое что ни на есть примитивное искушение в виде рыжеволосой красотки. Монах, натурально, и оглянуться не успел, как с нею согрешил, а затем, как водится покатился по наклонной плоскости всё ниже и ниже; совершил несколько убийств и изнасилований, причём с кровосмешением, был схвачен, изобличён и, чтобы избежать казни, продал душу всё тому же дьяволу – за то, чтобы тот вынес его из темницы. И дьявол вынес его из темницы, но потом резонно заметил, что на этом его обязательства кончаются, и с радостным хохотом швырнул беднягу с высоченной скалы прямо в ад. История весёлая и поучительная, что и говорить. Крестнику моему в то время было лет четырнадцать, и у меня были некоторые сомнения насчёт того, стоит ли ему на это смотреть, но он заверил меня, что прочитал роман от корки до корки – так что, чего уж теперь, поздно пить кефир… И мы уселись смотреть.

Фильм оказался совсем не тем, что мы ожидали. Сюжет там был в общих чертах воспроизведён довольно старательно, но главный герой разительно отличался от своего книжного прототипа. В книге монах изображался жёстким, властным, самовлюблённым гордецом; в фильме же он был робок, нерешителен, и вся беда его заключалась в том, что он подпал под влияние скверной бабёнки и, как сомнамбула, делал всё, что она ему приказывала. Когда же в финале его возвели на костёр, его погубительница улучила минутку и протянула ему книгу с дьявольскими заклинаниями. По этой книге он должен был прочитать клятву, навеки отдающую его в руки нечистого, и тем спастись от костра. И вот – монах смотрит, смотрит на эту книгу, а огонь между тем уже занимается у его ног… и он всё смотрит, смотрит… а потом резко швыряет её в огонь и обращается с молитвой к Господу. И так и погибает с молитвой на устах.

— Как хорошо, что всё хорошо кончилось! – с облегчением сказал мне крестник.

А я поймала себя на том, что ждала, что несчастный монах прочитает-таки нехорошее заклинание и спасётся. Хотя прекрасно понимала, что если он его прочитает, то уж точно не спасётся – ни в коем случае. Но всё равно. Всё равно. Так хотелось оттянуть эту тягостную, бессмысленную гибель. Выгадать у вечности хотя бы ещё пару лет. Пусть ценой предательства, ёлки-палки. Пусть. Лишь бы выгадать. Лишь бы не этот ужас…

— Как хорошо, что всё хорошо кончилось!

Как он это понял в свои четырнадцать лет? Я ему это не объясняла. Всё-таки, я никудышная крёстная.

Пару дней назад уже другой молодой человек - сын моей подруги и тоже мой крестник - шарил по полкам моего шкафа и выкопал откуда-то «Отходную молитву».

— Ух, ты! С Мики Рурком… Старый какой-то, да? А я не смотрел. Давай поставим, а?

— Ты разочаруешься. Это только с виду боевик, а на самом деле мелодрама.

— Фиг с ним, пускай мелодрама. Давай посмотрим.

И мы сели смотреть эту длинную, изобилующую затёртыми штампами, но всё же чем-то неуловимо цепляющую тягомотину. Ирландский террорист по ошибке взрывает школьный автобус, после чего у него что-то случается с головой и он уже не может жить, как раньше. А как жить по-другому – не знает. И вся его дальнейшая недолгая жизнь – сплошная цепочка ситуаций, в которых надо выбирать между этими "как раньше" и "по-другому". Он делает выбор. Разбитое, искорёженное тело уносят на носилках, бывшие партайгеноссе молча провожают носилки взглядом. Дальше – тишина.

— Фигня какая-то! – резюмирует мой крестник. Кстати, ему тоже четырнадцать. Или чуть больше.

— Я тебя предупреждала, – отсморкавшись, обиженно напоминаю я.

— Да не поэтому фигня! А потому, что всё неправильно!

— Что – неправильно?

— Зачем он погиб? Он же не должен!

— Как это – не должен?

— А вот так! Он же главный герой. Главный герой не должен… Так не бывает.

— Мне кажется, у него не было выхода. По-другому он не мог спасти девушку и священника. Только так. И потом… это было его покаяние.

— Чего-чего?

— Он не мог себе простить, что из-за него погибли дети. По сути дела, он наполовину умер уже тогда, на дороге, когда увидел, как они взорвались. И он не мог иначе искупить эту вину, как только… ну, такой вот ценой. По-другому не получалось. Никак.

Я знаю, что говорю не то и не так, но не знаю, как сказать иначе. А крестник по-прежнему недоуменно хмурится:

— Нет, пусть бы он их спас, эту девушку и дядю этого её… Но сам-то он при этом зачем погиб?

— А как иначе? С такой высоты падать – это всё равно убьёшься, тут по-другому не выйдет.

— Пусть бы он разбился, но не насмерть!.

— Я понимаю, тебе его жалко, этого Фелана. И мне его жалко. Но…

— Да при чём тут «жалко – не жалко»! – раздражается крестник. – «Жалко» - это всё ерунда! Просто - он же ведь главный герой? Главный! Он хороший? Хороший. Тогда зачем же он разбился? Так же не бывает! Он должен был всех победить, а сам остаться… А девушке пусть бы сделали операцию, чтобы она стала видеть. А то – зачем она слепая? Так же ведь нельзя. Это же тоже неправильно.