Федор Раззаков - Леонид Филатов: голгофа русского интеллигента

Когда я реорганизовывал этот театр (речь идет о событиях 1964 года. – Ф.Р.), то я ни одного человека… о своих горестях я не буду говорить, но также люди, которые тут работали, они были в еще более страшном положении, чем вы, – они шли на улицу, потому что был приказ о реорганизации театра. И, несмотря на это, был уникальный случай за всю историю страны – не было ни одного уволенного отсюда. Потому что каждый был пристроен. Так возник этот театр. И он возникал не на крови, а на доброте».

Т. Лукьянова: «На смертях он возникал. Две смерти было. Простите, я присутствовала при этом. Умер Полинский и умер Вейцлер. А мы только что похоронили Ронинсона. Первая ласточка». (Актер Готлиб Ронинсон умер в своей холостяцкой квартире буквально накануне этого собрания – 25 декабря 1991 года. – Ф.Р.)

Ю. Любимов: «Вы опять со мной пререкаетесь. Уже я виноват, оказывается, в двух смертях в 64-м году. Тогда встанет Галина Николаевна, которой ближе эта смерть, чем вам всем…»

Т. Лукьянова: «Она забыла об этом, простите, пожалуйста».

Ю. Любимов: «Ах, и она плохая! А вы хорошая? А жена, потерявшая мужа, плохая. Вот вы до чего уже дошли».

И. Ульянова: «Юрий Петрович, мы ведь хотим с вами работать! Ну что же вы не слышите нас!»

Ю. Любимов: «Вот, к сожалению, я все слышу».

И. Ульянова: «Всех взволновало только одно – ваш этот вот рескрипт. И потому, что мы сейчас действительно находимся в таком положении…»

Ю. Любимов: «В каком?»

И. Ульянова: «Когда человек раньше оставался без работы, ему было легче, потому что семьдесят рублей были немножко другие, чем сейчас 420. Это первое. Второе. Мы еще можем работать, мы полны сил. Вы говорите, что мы разнузданы – это естественно, Юрий Петрович, потому что этот театр создавался на вашей воле, на вашей энергии и когда вы тут стояли, и когда вы были там, хотя бы мы знали, что вы там. Да. Но ведь когда вас нет, естественно, идут потери, помимо того, что они и временно идут. Но мы хотим с вами быть, Юрий Петрович. А юридическая сторона дела – когда вы говорите: мой контракт, это вас не касается – это актерский контракт. Поверьте. Я не понимаю в юриспруденции, но я понимаю только одно, что это маленькая защита от произвола – не вашего, нет, – государственного».

Ю. Любимов: «А вот когда иронизируют, что там написан Цюрих, то написан он только потому, что уйдет Попов, придет какой-нибудь скверный человек и начнет безобразничать. Тогда город со мной не сможет обращаться скверно – не Бугаев будет, который меня унижал при Гришине и к которому я должен ходить сейчас в Управление, к холую Гришина – вот что вы не понимаете, – а тогда город знал, если он подписывал со мной контракт, то город будет со мной судиться в Цюрихе. Вы даже это не поняли, что это сделано для вас же! А не для меня». (Из зала последовал выкрик: «Вы бы нам это раньше объяснили!») Да потому что нужно быть приличными людьми и не воровать чужие документы». (Вновь крик: «Не в этом дело!») В этом!»

И. Ульянова: «Юрий Петрович, родненький, ну дослушайте».

Ю. Любимов: «Я вас тридцать лет слушаю. И зачем вам слушать лжеца! И вы еще хлопали! Человек, который назвал меня лжецом, живя у моей матери полгода. Да я не желаю вообще видеть его в этом помещении. Вот я уйду, и выбирайте. И пока он не уйдет отсюда, меня здесь не будет. Все!»

Любимов встает и покидает зал. Вслед за ним удаляется и Губенко, но вскоре опять возвращается.

Л. Филатов: «Все. Все обсуждающие ушли. Гуляйте!»

Н. Прозоровский (Токареву): «Юра, останови, пожалуйста, актеров, потому что мы все-таки должны попытаться принять устав хотя бы за основу, потому что нам все равно здесь жить. Итак, я прошу, Лена, посчитай с этой стороны людей. Саша, с этой стороны людей посчитай. Завтра, если Юрий Петрович захочет, он назначит собрание по поводу вопросов».

Е. Габец: «Стоит вопрос об образовании общественной организации „Театр на Таганке“. Кто за то, чтобы создать общественную организацию „Театр на Таганке“…»

Н. Прозоровский: «135 голосов „за“. Прошу фиксировать, потому что это очень важно. 144. Кто против?»

Е. Габец: «Среди присутствующих таковых не нашлось».

Н. Прозоровский: «Итак, 144. Этого вполне достаточно. В принципе нам вообще не нужен был бы кворум. Потому что те люди, которые хотят участвовать в этой организации, те и будут участвовать».

Н. Губенко: «Я хотел сказать только два слова. Я понимаю, что то, что здесь произошло, это большое несчастье. Но я повторяю, что в отношении меня Юрий Петрович был не кем иным, как лжецом. Если он ставит вопрос так, что, пока этот человек будет в этом театре, он вообще не будет со мной разговаривать, я этот театр покидаю. Всего хорошего».

В зале раздаются возгласы: «Нет! Нет! Не ставьте нас в такое идиотское положение! Это же нечестно!»

Н. Губенко: «Вы меня, наверное, неправильно поняли. Юрий Петрович через три дня уедет на очередных полтора года».

В зале раздается смех, звучат аплодисменты. После собрания началась репетиция спектакля «Живой».

Это собрание окончательно разделило труппу «Таганки» на две части: любимовцев и губенковцев. Каждая из сторон стала апеллировать к прессе, пытаясь тем самым перетянуть общественное мнение на свою сторону. Так, 18 январяв «Комсомольской правде» была озвучена точка зрения «губенковско-филатовской» стороны. Статья называлась «Непродажная „Таганка“, или Последний спектакль Юрия Любимова», автор – А. Цыганов. Приведу ее с небольшими сокращениями:

«Кумиры рушатся со стоном. И как ни желанна новая жизнь, крушение прежних идеалов оставляет трудно заживающие рубцы в душе общества.

Сегодня к ним прибавился еще один. «Таганка».

Собственно, театр Высоцкого и Любимова давно перестал быть меккой. Хотя еще долго служил прекрасной памятью всему достойному и правдивому. И все ждали – вернется Юрий Любимов, тогда…

Любимов вернулся.

И… ничего. Кроме газетных публикаций о том, какие горизонты откроются в неопределенном будущем.

Сегодня, похоже, это будущее пришло. Во всяком случае в недавнем своем интервью Юрий Любимов заявил, что приехал «для того, чтобы встретиться с Поповым по вопросу приватизации театра». А на закономерный вопрос – почему при нем театр дошел до нынешнего его состояния, добавил: «Театр – не богадельня… Почему я должен обеспечивать людей в полном расцвете сил и энергии?»

Ответная реакция артистов не заставила себя ждать, но им подробнее разъяснять свои слова Юрий Петрович не стал.

– Мы лишь стороной слышим, – говорит Леонид Филатов, – что вот-вот подписывается контракт, задумываются какие-то реорганизации, увольнения… Конечно, это право руководителя, но если бы он жил здесь, нашу еду ел, разделял с нами тяготы в умирающем театре и в обезумевшей стране. Но этично ли, находясь за границей, устраивать операцию с запрограммированным летальным исходом? Что это за операция такая накануне конца света? Зачем затевать реорганизации, перспектив у которых нет – потому что он опять уедет, и опять надолго, и все это знают…