Федор Раззаков - Свет погасших звезд. Они ушли в этот день

«У меня нет Родины, ибо у раба ее не может быть. Но если она у меня есть, то внутри меня, и так у многих. Но мы живем на чужой территории, нашу Родину оккупировали коммунисты. Это не татаро-монголы, это свои, и, пожалуй, в этом секрет их успеха. Они нас заставили быть чужими… Мы – лимитчики, т. е. профессиональные штрейкбрехеры. Предательство, зависть – давно стали частью Имперской политики коммунистов…»

К своему внутреннему диссидентству Бурков шел постепенно. Если в молодости он с оптимизмом смотрел в будущее, даже верил в коммунизм, то переезд в Москву не оставил от этого пафоса и следа. Повращавшись в творческой среде и увидев вблизи многих из тех, кем он всегда восхищался, Бурков понял – их внешний пафос всего лишь маска, которая скрывает их серьезный внутренний конфликт с окружающей действительностью. В итоге и сам Бурков вскоре превратился в такого же хамелеона. Но его природный артистизм позволял ему долго скрывать внутри себя его подлинные чувства. Единственный человек, кто смог раскусить его, был Шукшин. Как-то в разговоре с оператором Анатолием Заболоцким он обронил фразу: «Артистизм скрывает подлинное нутро Буркова, но сколь веревочка ни вейся…»

С каждым годом оценка Бурковым окружающей действительности становилась все критичней. Это выглядит странно, поскольку в творчестве у Буркова в те годы все обстояло более чем благополучно. Во второй половине 70-х он достиг пика своей популярности, когда любое его появление на улице вызывало немедленный ажиотаж: люди подбегали к нему за автографом, знакомили с ним своих детей, звали в ресторан выпить с ними на брудершафт. В 1977 году, спустя десять лет после прихода в кино, он наконец добивается главных ролей: в фильмах «Кадкина всякий знает» и «Сумка инкассатора». И даже дебютирует как театральный режиссер, поставив на сцене Московского областного театра имени Островского спектакль «В стране лилипутов» по роману Свифта «Путешествия Гулливера».

Однако эти успехи по-прежнему мало радуют Буркова. Более того, они порой даже раздражают его. Он добился почета, славы, но зол на себя и на весь мир за то, что эта слава не принесла ему никакого внутреннего комфорта. А наоборот – только отняла его. В своем дневнике он пишет, что «вся советская интеллигенция оппозиционно настроена к власти, но это не мешает ей устраиваться в жизни именно за счет власти». Но сам поступает точно так же: в кино и в театре играет строителей социализма, а вечерами пишет в дневнике сплошную антисоветчину. После чего ненавидит себя за эту душевную раздвоенность. А бросить все и уйти в другую профессиию – в то же писательство – он не может: ведь столько сил потрачено на взбирание к вершинам славы. Для такого шага нужен сильный характер, а его у Буркова как раз и не было. А была, как он сам выразился, «интеллигентская тряпичность».

В 1980 году Бурков покидает Театр Станиславского, на этот раз навсегда. Он уходит к Ефремову во МХАТ. Он думает, что идет туда уже не на правах плебея, каким он был десять лет назад, а в ранге признанной звезды советского театра и кино. И внешне это находит подтверждение: за этот переход его удостаивают звания заслуженного артиста РСФСР. Сам Бурков считает, что эту награду он заслужил честным трудом, но чиновники от искусства думают иначе: это звание всего лишь аванс, который он обязан отработать. Например, сыграть рабочего Бутузова в пьесе о Ленине «Так победим!», приуроченной к XXVI съезду партии. На премьеру спектакля приезжает все Политбюро во главе с Брежневым. Бурков этот приезд потом проклял, поскольку заработал микроинфаркт. Генсек тогда был уже сильно нездоров: не только плохо ходил, но и плохо слышал. И когда во время спектакля у него отказал слуховой аппарат и он на весь зал стал переспрашивать у своих товарищей, что происходит на сцене, актерам пришлось не только подходить к краю сцены, чтобы быть поближе к правительственной ложе, но и кричать свой текст чуть ли не во все горло. Бурков тоже надрывался вместе со всеми, но сердце потом разболелось только у него одного.

Почти четыре года Бурков работал у Ефремова, но подлинным творчеством это назвать было трудно – одни разочарования. Ефремов на людях хвалил Буркова, даже в гости его к себе неоднократно приглашал, однако больших ролей не давал. Было видно, что мнение о Буркове у него осталось то еще, с конца шестидесятых: хохмач и выпивоха по жизни, в искусстве – актер-простак. Буркова это откровенно обижало. Он наконец осознал, что во МХАТ его взяли не как звезду, а как актера второго плана. А ему-то казалось, что с этим статусом он давно распрощался!

Во МХАТе Бурков видел людей, которые были гораздо слабее его и по таланту, и по уму, но эти актеры удостаивались главных ролей, высоких ставок, и даже звания им присваивали раньше, чем другим. Эта несправедливость ранила Буркова так же, как когда-то в детстве ранили насмешки его приятелей, которые в отличие от него книг вообще не читали, но имели смелость числить его в дураках. В итоге Бурков ушел в Театр Пушкина. В театр, который никогда не ходил в фаворитах, но где Бурков был абсолютно спокоен за свое реноме: здесь ему унижение не грозило.

В кино дела обстояли получше. Бурков снялся еще в нескольких фильмах, причем в двух из них ему достались главные роли: в картинах «Отставной козы барабанщик» (1982) и телесериале «Профессия – следователь» (1983). Особенно он гордится работой в последнем, где ему пришлось играть роль полковника милиции Антонова. В исполнении Буркова это был непохожий на большинство расхожих киношных образов герой – этакий уставший милиционер-философ. Но вот ведь парадокс: если Буркову эта роль нравилась, то большинство зрителей упорно продолжали ассоциировать его с Мишей из «Иронии судьбы». И всерьез считали его актером исключительно одного режиссера – Эльдара Рязанова. Бурков действительно любил этого признанного мастера советского кинематографа, но сложностей в их взаимоотношениях тоже хватало. Например, Бурков мечтал сыграть главную роль в его картине «О бедном гусаре замолвите слово» (1981), а Рязанов выбрал другого актера – Евгения Леонова. А в «Жестоком романсе» (1984) Бурков играл Робинзона, но от сыгранного мало что осталось – многое улетело в корзину.

В Театре Пушкина Бурков проработал два года. После чего ушел во второй МХАТ, который создала Татьяна Доронина, уведя часть труппы от Олега Ефремова. Потом многие будут говорить, что этим демаршем Бурков, мол, хотел отомстить Ефремову за его пренебрежительное отношение к его актерским возможностям. Однако все было гораздо глубже: Бурков разочаровался в своем бывшем соратнике кардинально, на уровне идеологии, именно его считая повинным в развале МХАТа. И в дневнике написал об этом резко: «Компания, захватившая МХАТ, это не что иное, как оборотни, притворяющиеся художниками…»