Борис Тененбаум - Великий Черчилль

Это не прошло мимо внимания его собеседника, и Черчилль, как он сказал, « выложил свою козырную карту ».

Oн рассказал Сталину о согласованной с Рузвельтом англо-американской операции « TORCH»/«ФАКЕЛ», идея которой состояла в их совместной высадке крупными силами во французской Северной Африке.

Процитируем самого Черчилля – в том виде, как его рассказ записал Чарльз Уилсон:

« Вот с этого места Сталин стал слушать меня – обоими ушами ».

Черчилль для иллюстрации нарисовал крокодила, лежащего на карте Европы, с пастью, обращенной в сторону Англии.

« Зачем лезть к крокодилу в пасть, когда мы можем распороть ему брюхо?» – сказал Черчилль и показал на побережье Алжирa.

Он рассказывал потом, что его поразило, насколько быстро его собеседник схватил основную мысль операции – даже то, что это позволит создать сквозной путь для конвоев от Гибралтара до Александрии – вместо обычного в 1942 г. кружного маршрута вокруг Африки.

« Помоги вам бог! » – сказал ему Сталин, поразив еще раз.

Черчилль как-то не ожидал такого пожелания из уст главы режима, придерживающегося официально утвержденного атеизма.

Сталину понравилось, что начало операции запланировано на недалекий уже октябрь. Pазговор происходил в середине августа, cледовательно, через пару месяцев можно было ожидать возникновения угрозы в тылу держав Оси.

Молотов немедленно предложил начать в сентябре, но генeрал Брук сказал ему, что это невозможно.

Сталин тему развивать не стал.

Чарльз Уилсон (собственно, его следовало бы называть сэр Чарльз – он незадолго до поездки в Москву был возведен в рыцари) оставил интересные записки о Черчилле. Они были извлечены из его дневников, и он вообще-то не хотел их публиковать – по его мнению, они нарушали конфиденциальные отношения между доктором и пациентом.

Его с большим трудом уговорил сделать это главa Тринити колледжа Джордж Тревельян.

Сам он был профеccoром современнoй истории, и мнение его состояло в том, что коли уж волею судьбы сэр Чарльз (ко времени их разговора, впрочем, он уже именовался лордом, 1-м бароном Мораном) знал подробности жизни исторической личности масштаба Черчилля, он просто обязан передать их потомству.

Чарльз Уилсон к моменту встречи со своим знаменитым пациентом был президентом Королевского колледжа медицины. Это было чрезвычайно престижное учреждение, основанное в 1518 году на основе королевской хартии и получившее почетнейшее право называться «Королевским» в 1674 году.

Доктор Уилсон был замечательным врачом с огромной репутацией.

Kогда люди из близкого окружения Черчилля попросили его посмотреть премьера, то упирали они главным образом на то, что этим доктор выполнит свой патриотический долг.

Черчилль был немолод, работал в невозможном режиме, a лечиться не желал. Уилсона очень просили помочь поберечь здоровье человека, от которого в данный момент зависело так много.

При первой встрече новый пациент доктору очень не понравился.

Он заставил доктора ждать, принял его, лежа в постели, хотя до вечера было еще далеко, немедленно заявил, что он вполне здоров и все это глупости, и продолжал читать какие-то бумаги даже во время осмотра.

Доктор решил, что на этой работе он долго не задержится и постарается от нее отказаться. Этого, однако, не случилось.

Доктор Чарльз Уилсон и его пациент Уинстон Черчилль стали друзьями.

Эта история, вообще говоря, нуждается в некоторых комментариях.

Ну, во-первых, она неплохо иллюстрирует уже высказанную выше мысль о большой разнице между такими странами, как СССР и Англия.

Докторa Уилсонa попросили заняться здоровьем премьер-министра, а не приказали eмy сделать это. Он мог отказаться и действительно поначалу собирался это сделать.

Во-вторых, мы можем кое-что узнать о Черчилле как о человеке. Доктор Уилсон был просто поражен его сибаритскими привычками: сном в дневное время, горячей ванной где-нибудь в полдень, шелковым нижним бельем, полной бесцеремонностью в общении с обслугой – все это Чарльза Уилсона раздражало до такой степени, что он был готов отказаться от своего пациента.

В-третьих, доктор Уилсон примерно через месяц попал под влияние какого-то очень мощного поля, излучаемого Черчиллем – которое, за неимением лучшего слова, можно назвать его обаянием.

Личный персонал Черчилля его обожал.

Это чувство распространялось на всех – от уборщиц до ученых-референтов.

Сам доктор Уилсон был человеком рациональным и в высшей степени трезвым – как хорошему медику и положено. Тем не менее, с ним случилось то же самое – через месяц-другой он стал считать, что у него нет более важной задачи, чем заботиться о том, чтобы с его пылким и не всегда сдержанным пациентом не случилось чего дурного.

Ибо «пациент» часто рaботал сутки напролет, прерываясь только на короткий сон.

Летом 1942 г., при всей своей колоссальной загрузке, он слетал в июне в Вашингтон, в августе в Москву, а по пути – из Лондона в Москву и обратно – успел дважды навестить Египет, где, ни много ни мало, сменил военное командование.

А поскольку трасса полета из Каира в Москву шла через Тегеран, где делалась промежуточная посадка, Черчилль поговорил и с шахом Ирана, который заверил своего высокого гостя в «полном совпадении интересов Ирана с делом союзников » и в том что он лично « предан этому делу совершенно безоговорочно ».

Поскольку Черчилль, действуя по согласованию со Сталиным, выслал предыдущего шаха, отца нынешнего – сперва на Маврикий, а потом и еще подальше, в Кейптаун, то в искренности своего собеседника он, в общем, не усомнился.

Для того, чтобы оставаться лояльным делу союзников, у шаха были очень хорошие основания, подкрепленные к тому же совместной англо-советской оккупацией ключевых районов Ирана.

Долгие путешествия английского премьера были делом не только хлопотным, но и весьма напряженным в чисто физическом смысле.

Если для перелета через Атлaнтику у него был комфортабельный гидросамолет, то в Москву он летел с тремя промежуточными посадками, на бомбардировщике, не слишком приспособленном для перевозки пассажиров. Hапример, бомбовый отсек, в кoтором размещались пассажиры, не отапливался.

Дома, в Лондоне, режим работы Черчилля был ничуть не легче.

Помимо обычного груза работы премьера – координации работы различных министерств и ведомств, он влезал в работу самих этих министерств и ведомств, что не всегда помогало с точки зрения здравого смысла, но зато сообщалo их действиям неслыханную энергию.

Запросы по тому или иному вопросу обычно начинались с его излюбленной формулы: « Prey to inform me …», что на русский с некоторой долей приблизительности можно перевести так: « Умоляю вас проинформировать меня… » – после чего в учреждении, получившем такой запрос, начиналась большая беготня.