Наталья Баранская - Странствие бездомных

Шли горячие споры, длившиеся часами, вокруг вечного вопроса «что делать?». Любовь Николаевна всё более сближалась с молодыми социал-демократами, последователями учения Маркса. В «Воспоминаниях» она пишет: «Перед нами стоял очень важный вопрос о путях развития страны. Общее знакомство с теорией Маркса как будто приводило меня к окончательному выводу, что капитализм неизбежно должен сыграть и у нас свою историческую роль и нам остается только все свои силы направить на работу среди пролетариата… Но в спорах на эти темы мне не хватало „багажа“, чтобы подкрепить свои взгляды… Народовольческие силы в нашей компании были более крепкими. Книга Плеханова „Судьбы капитализма в России“ вызывала большие дебаты. Но в спорах сказывалась недостаточная подготовка к решению общих проблем, и каждый по мере своего разумения причислял себя к тому течению, которое было ему ближе психологически».

Пересказывая мамины «Воспоминания», я не способна воссоздать кипение, которое охватывало революционно настроенную молодежь 1890-х годов. В маминой рукописи живые, яркие эпизоды встречаются нечасто — я стараюсь приводить их возможно полнее. Из общей характеристики интересов и направленности молодежи тех времен можно понять, что «русский марксизм» состоял из примеривания и приспособления «европейского социализма» к русской действительности.

Читая мамины записки, я понимаю, что наши «школьные» представления о народовольцах были примитивны и однобоки. Их подносили нам в основном как террористов-героев, добровольно идущих на смерть в борьбе с самодержавием (не полагалось и сомневаться в нравственном праве на убийство «во имя идеи»). А вот молоденькие девочки, жадно изучающие медицину для того, чтобы работать в деревнях фельдшерицами и акушерками, готовые спасать от инфекций и сепсиса и заодно «сеять разумное, доброе, вечное», оставались в тени, хотя именно они были истинными героинями.

Верю, придет время, когда внимательный и объективно мыслящий историк разберется в корнях, путях и поворотах революционного движения в России. Не мне рассуждать на эти темы, но над мамиными страницами невольно возникают мысли о некотором сходстве России тех далеких лет и наших 90-х годов. Казалось бы, прошло сто лет, два разных государства, два строя — что может быть общего?

Оказывается, общее есть. Непродуманность и застопоренность реформ, обеднение «низов», самоуспокоенность обеспеченных «верхов», слабость власти, стихийный рост «дикого капитализма» и — неизменный на все времена — произвол чиновничества…

Неужели потерян напрасно целый век? Революции, перевороты, изменение строя, а страна и народ все так же не устроены, и люди не могут жить достойной, обеспеченной трудом и законом жизнью.

Нет, несколько шагов по пути цивилизации и просвещения Россия все же сделала. Сделала, преодолевая немалые препятствия — бедность, репрессии, идеологические тиски. Но из того малого, чего удалось достичь, менее всего получило крестьянство.

Российские крестьяне — вот над чьей судьбой можно заплакать! Одна крепостная неволя, господская, сменилась другой — колхозной. Что получили в 1861 году — клочок земли, с которого не прокормишь семью, то имеют и сейчас — приусадебный участок, единственное реальное обеспечение в этой жизни без денег. «Берите землю, работайте, богатейте», — предлагают сейчас крестьянам. Но они помнят (генетически), как получили землю после Октября 1917-го, как работали, поднимались и какая ждала их расплата: все нажитое отняли, одних завезли умирать в тайгу, других согнали прозябать в колхозы. Большевики разоряли, уничтожали крестьянство, не задумываясь над тем, что губят кормильцев страны, что засыпают песком забвения российские истоки и родники.

Конечно, за этот век что-то в деревне изменилось, затронула ее цивилизация: вместо печи «по-черному» сложилась печь с трубой, появился даже газ; вместо лучины в поставце, затем свечи и керосиновой лампы, — зажглась «лампочка Ильича». Пришло в деревню и просвещение: школы, радио и телевидение, появились медпункты. Какое поле деятельности для просветителя! Обидно только, что просвещению никак не пробиться к людям — сначала оно было утеснено агитацией и пропагандой, а потом его начала вытеснять шоу-поп-чепуха. Да и просветителей почти не осталось — их вытеснили дельцы от культуры.

Вернемся в Россию 1892 года, в старый дом в Петербурге, где собираются молодые народолюбцы — народники и марксисты, жаждущие просвещать простой народ и добиваться для него лучшей жизни.

В этом доме можно было не опасаться подслушивания — старушки были скромные. А если бы и услышали что случайно, то ничего бы не поняли. «Они были наивны как дети. Однажды на мою просьбу одолжить почтовую марку старшая сказала: „Да что вы, Любовь Николаевна, нешто мы пишем кому, за кого вы нас принимаете, избави нас Бог“».

Возобновилось знакомство с технологами. Вновь появился Кац, тоже привлекавшийся по «делу Амвросова», познакомил Любу и Варю с товарищем-старшекурсником. «Вот кто вас приобщит по-настоящему к Марксову учению, а может, и привлечет к практической работе». Нового знакомого звали Степаном Ивановичем Радченко. Он был из Малороссии. Спокойный, строгий, надежный, привлекательный — таково было первое впечатление. Вьющиеся каштановые волосы, серые глаза — он вызывал симпатию, но его строгость, даже суровость смущали.

Степан Радченко начал заниматься с девушками, включил их в студенческий кружок — это был для Любы уже третий толкователь труда Маркса. Пожалуй, его пояснения были самыми доступными. Люба поначалу побаивалась нового руководителя и не решалась спрашивать, но начала привыкать — за его внешней суровостью скрывалась мягкая доброта.

Третий приступ на крепость — «Капитал» Маркса еще больше продвинул Любу в постижении новой теории, но по-прежнему оставался вопрос: приложимо ли «немецкое учение» к России? Кажется, это был единственный вопрос, на который не мог ответить и сам Степан Иванович, — кстати, он обращал больше внимания на «философскую сторону учения», по словам мамы.

Степан Иванович вел занятия в кружке рабочих. Люба мечтала о такой работе и ждала, когда ее сочтут достаточно подготовленной.

Наконец день настал: Люба, проэкзаменованная своим руководителем, получает кружок. Ей предстояло вести занятия с начинающими по общим предметам и подготавливать кружковцев к участию в рабочем движении. «Помню, каким восторгом наполнилась моя душа, как я ждала этого дня. Я земли под собой не чуяла, у меня точно крылья выросли, когда впервые вечером бежала на занятия в кружок».

Собирались в комнате у работницы фабрики «Новая бумагопрядильня» Анны Егоровны Гавриловой, сверстницы Любы. Кроме Гавриловой в кружке занимались еще один рабочий и три юные девушки — сироты из Воспитательного дома. Они работали прислугами в Институте благородных девиц и «отрабатывали» средства, затраченные казной на их воспитание. Они только собирались поступать на фабрику. Л. Н. и через полвека помнила имена своих кружковцев. В общении с ними она узнавала о жизни простого городского люда и понимала, как сильно идеализировали социал-демократы тех, кому предназначали ведущую роль в революции. Одна Анна Егоровна выделялась развитием и пониманием того, что жизнь фабричных недопустимо принижена. Но такие, как она, были исключением, и рабочие называли их «сектантами» — так отличались они своим поведением, бытом и даже внешним обликом. Любовь Николаевна встречала еще таких «сектантов», но их было мало, а основная «масса», как говорили эсдеки, темна и невежественна. Но чем ближе знакомились молодые революционеры — будь то народовольцы или социал-демократы — с народом, тем горячее было их желание просвещать, развивать и помогать.