Борис Стомахин - Буреполомский дневник

Вот и прошли "выборы президента". Как же мучительно долго тянулся вчерашний день. Воскресенье, ранний ужин, бессмысленное времяпрепровождение в неволе... Хорошо, хоть книга была и "Новая газета", ещё не до конца прочтённая, – можно было зачитываться ими до головной боли.

Второй срок Путина я провёл весь – кроме первых двух месяцев, – в попытке эмиграции, в розыске, в тюрьме и в зоне. Весёленькое было времяпрепровождение... 1–й срок Медведева, видимо, тоже почти весь пройдёт здесь же, в зоне. Идут, идут дни, недели, месяцы, – а эта тысяча с лишним дней, три с лишним года, никак не исчезает, не убавляется, так и висит над головой... И что бы ни было, – кажется, всегда уже, на всю оставшуюся жизнь, мне всегда будет оставаться ещё 3 года сроку... Жизнь идёт по кругу, всё в ней повторяется, – и, может быть, через эти три года (а вдруг даже и раньше) я буду опять, как в былые времена, сидеть на палубе теплохода, везущего туристов куда–нибудь в Питер или в Уфу (если доживёт мать, дай бог ей дожить!); может быть, буду по–прежнему сидеть за компом в своей комнате, у старого письменного стола, купленного в 1981 году, или переходить перекрёсток Лескова, Корнейчука и Плещеева, подходя к ленкиному дому... Всё будет как до ЭТОГО, как будто и не было ничего... А может, и вправду не было? Так тогда, наверное, будет казаться. "А прошлое кажется сном"... Но что–то останется в душе, какой–то рубец, шрам от пережитого, – то, что не вспоминается каждый день, но незримо присутствует в душе, как багаж, как груз жизненного опыта, наполняя мудростью и тонким, проницательным знанием жизни каждый жест и каждое слово переживших и повидавших многое стариков... А может быть, не будет ничего этого; может быть, мне суждено умереть здесь, в этом самом Буреполоме, – 3 года достаточный срок, за который многое может случиться. Как бессмысленна эта жизнь, полная бесполезной пустой суеты, тем более если конец её заранее известен, – неизвестна только дата. "Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?". И какой нелепой, пустой и бессмысленной отсюда, начинаешь понимать, была жизнь на воле...

7–30

Каждое утро готовит какой–нибудь сюрприз, какую–нибудь пакость. Сегодня вот часы сломались, а вчера, или позавчера, было что–то ещё, столь же неприятное, но я уже не могу вспомнить, что именно...

8–00

Чувствую я себя лет на 60. Или уж, во всяком случае, за 50 где–то. Хожу медленно, с палкой. Состарился раньше времени.

4.3.08. 6–17

Господи, как же я ненавижу всё это, что вокруг меня! И этот "столик" на табуретке, низенький и неудобный, вместо нормальной тумбочки. И этот туалет, грязный, сырой, вонючий, омерзительный. И эту раскисшую от весны снежную кашу с лужами во дворе, и поломанные, обнажившиеся от снега доски, на которых строятся для "проверок". И этих уголовников с их брагой, картами, сгущёнкой, ларьками и пр., среди которых приходится жить, тратить годы своей жизни попусту...

Апофеоз маразма был в прошлую пятницу, когда у них опять засорился туалет, причём настолько безнадёжно, что они отключили воду у нас и на 10–м отряде (2–й этаж над нами), дверь туалета просто забили досками и повесили бумажку с надписью: "В туалет и умывальник ходите на 8–й и 4–й отряды. Ремонт!". Завхоз сказал, что это счастье продержится дня 2–3, и было очевидно, что где 2–3 дня, – там и неделя. Но случилось чудо, – неведомыми силами канализация была пробита и туалет открыт уже на следующее утро...

5.3.08. 6–20

Беготня и суета то предутренняя, предрассветная, с кружками и кипятильниками, – то зарядочная, с прыганьем со шконок и одеванием на ходу. "Контролёр пятый прошёл!!", "Контролёр восьмой прошёл!!!" – истошные крики, все бегут, топот ног, суета и т. д. и т. п. Пропадите вы все пропадом! Сегодня на зарядку удалось–таки не выйти (только что, минуту назад, она закончилась). И вот опять – длинный, бесконечный день предстоит, и всё известно в нём заранее... Через час примерно – на завтрак, потом – вернуться, перекусить самому, потом 3 часа свободных, когда все спят (если только не будет шмона, – опять пошли о них разговоры, хотя у нас он вот совсем недавно же был); потом – проверка, ещё полтора часа пустых (почитать Шендеровича), потом – обед; после обеда – в ларёк, за хлебом, лапшой и пр. (дай бог, там очередь была бы поменьше, не стоять час из–за 100 рублей); вернуться домой, может быть, перекусить (если будет чем и не будет уже поздно, близко к ужину); потом – идти на ужин, который практически никогда я не ем (эту омерзительную капусту, сечку или перловку есть невозможно, но ходить они всё равно заставляют. Страна идиотов, ей–богу!); потом – приходишь с ужина, ещё полтора часа свободных (чтение, пока хоть есть, к счастью, что читать); потом – поужинать самому, попить чаю, полежать 5–10 минут, завести часы, и – на проверку, точнее – гулять, ожидая её, где–то 20–30 минут по двору (хотя он сейчас в лужах и завален счищаемым из завалов у барака снегом; гулять трудно и неудобно, но всё равно...). На ходу можно повторять про себя стихи – чужие или свои. Вот и всё, и день кончен, – ещё один день из моего бесконечного срока, из оставшихся трёх с маленьким хвостиком лет. 1111–й день пройдёт, и 1110 их ещё останется, 158 с половиной недель. Всё известно заранее (если не будет никаких неприятных сюрпризов), – и на весь этот день, и до конца срока, и даже до конца жизни... А мать сегодня поедет, как всегда, на кладбище, – день рождения бабушки, 20 лет как покойной.

8.3.08. 6–15

Вот и 8–е марта. Зарядки сегодня нет – праздник, и подъём поэтому же в 6 утра вместо 5–45. На улице тепло, но всё завалило свежевыпавшим снегом, вся сетка и колючка на запретке покрыты этой пушистостью снежной. Красиво... А мне вспоминается главным образом одно и то же: 8 марта прошлого года в тюрьме, в моей "родной" 509–й хате. Всё было так хорошо, светло, уютно, радостно на душе, – как будто и не в тюрьме, чёрт возьми. Сидели мы вчетвером – я, Саня Лазарев, Витя Сусаров и отмороженный десантник Олег Кузьмин, а азербайджанца Мурада (?) накануне, в день его рождения 7 марта, утром забрали на этап. Пока оставшиеся всё утро, в ожидании бани, смотрели какой–то бесконечный новый фильм, снятый при поддержке Лужкова (о женщине, вышедшей замуж за офицера ещё до войны и прошедшей все тяготы советской истории годов до 60–х или 70–х), я незаметно, никому не говоря, совершил маленький подвиг, чрезвычайно поднявший мне настроение: своими руками, прямо пальцами, перед зеркалом умывальника вытащил изо рта полностью расшатанный остаток давно разломанного зуба, который (остаток) несколько дней как резко расшатался и не давал мне нормально есть. Устранил очередное серьёзное препятствие на пути неведомых тогда ещё будущих тюремных испытаний, чем был страшно доволен. Потом, ближе к обеду, повели в баню (или это было уже после обеда? Не помню точно). Когда мы вернулись из бани, кстати, всё тот же фильм ещё шёл, – там было сразу несколько серий, по–моему, и мои сокамернички опять принялись его смотреть. А где–то в 3 или в начале 4–го уже я перехватил инициативу и переключил телевизор на уже давно, задолго до 8 марта, анонсированный "Служебный роман", который не видел очень давно, больше 10 лет, наверное, а Саня Лазарев в свои 32 года (на год моложе меня), как выяснилось, не смотрел его вообще никогда.