Борис Стомахин - Буреполомский дневник

..Лучше умереть, чем провести здесь еще 2 года 8 месяцев. Сил нет совсем. Как будто ударили по голове поленом, и ходишь пришибленный. Выхода нет, но и остаться здесь, вытерпеть до марта 2011 – невозможно...

8–04

Я тяну и тяну свой воз. Как изможденная, замученная кляча тянет из последних сил, еле–еле переставляя ноги, – кажется, вот–вот упадет, – тянет воз, намного перегруженный, непосильный для нее. Но не падает, а делает еще маленький шажок вперед... Вот так и я. Уже давно за всякими пределами сил и возможностей, – тяну эту жизнь на себе, как перегруженный вдесятеро воз. И это видение, этот образ преследует меня постоянно.

24.7.08. 7–25

Мрази, как же я вас всех ненавижу! Всех, без единого исключения! Тупое, бессмысленное быдло! Будьте вы прокляты! И с этого начинается каждый день...

8–55

Вчера чуть было не сорвалась эта дурацкая подача на УДО. Этот мразеныш отрядник вечером вернул мне документы (после проверки в спецчасти, как и обещал): оказывается, нужны еще отказ Тоншаевского суда на прошлую просьбу об УДО и кассационное определение по этому поводу. Хорошо, что я привык всегда оставлять и хранить в порядке все документы: я порылся в бауле и под матрасом, быстренько нашел обе бумаги, вложил в папку к остальным – и отнес ему опять. И опять еле уговорил взять: он все настаивал, что лучше “в конце месяца” (как будто сейчас начало). Но все равно все это – зря...

Тупая мразь, заселенная в проходняк, ведет себя все наглее и наглее, все бесцеремоннее и хамоватее, да еще собирает вокруг себя таких же. Опять становится, как было в том году в старом проходняке: не зайдешь, в проходняке на твоей шконке сидит это вонючее быдло и “чифирит”, или жрет, или просто сидит и трепется, а ты вынужден ждать, пока они разойдутся... Мрази.

Сегодня вполне возможен шмон, увы. Четверг – самый подходящий у них день для этого. Вчера в 10 шмон–бригада бегала куда–то на тот “продол” и, видимо, шмон был там. Сиди в нервном напряжении и жди: придут – не придут...

26.7.08. 19–03

Ненависть... Такая страшная, жгучая, нечеловеческая ненависть, – действительно, всю эту зону, все эти 2,5 тыс. зэков, – выжег бы напалмом, не задумываясь ни на секунду! Всех!.. До такой вот степени ненависти можно довести человека, если всего лишь, просто–напросто засунуть его в чужую, чуждую ему среду – и держать там насильно, без права ее покинуть и вернуться домой. Ненависть рождается из этого принуждения такая, что не то что зону – целые континенты был бы счастлив увидеть в море пламени... И пусть там Е.С. сколько угодно читает свои проповеди о том, как ненависть губит душу, – наоборот, это святая ненависть, выстраданная и потому праведная, и только в ней одной я черпаю силы всю свою жизнь.

Завтра начинается длительное свидание. Уже едут, наверное, мать и Фрумкин. Получить в руки “трубу” (хотел набрать матери, узнать, едут ли) последнее время стало почти совершенно невозможно.

30.7.08. 11–02

Ну вот. Вернулся с длительной свиданки с матерью. Куча впечатлений, но не от самой свиданки, а от возвращения. В прошлый раз без меня в моих вещах был персональный шмон, забравший все бумаги, а в этот – оказалось, что по баулам просто кто–то полазил ночью, в результате чего они все открыты и стоят не так, как я оставлял (а я, зная о такой возможности, замечал их расположение специально). Главная пропажа – это 2 баллончика сукразита, которые как раз недавно мать, после 2–х месяцев звонков и усилий, выбила из начальства (не хотели передавать, – только через больницу, да и то “не положено”), да щипчики для ногтей. Плюс, конечно, 1 баночка гуталина из 2–х, 1 шампунь (тоже из 2–х), что–то из лекарств (их почти не осталось), остатки колбасы, видимо, и т.д.

Говорили, что видели одного новенького, молодого пацана, ночью лазившим в наш проходняк. Один из блатных, кому я рассказал о происшедшем, спросил у него, – тот, естественно, отпирается. И ничего сделать нельзя, и чем я буду месяц стричь ногти и с чем пить чай, пока не соизволят передать новый сукразит (мать привезла еще), – неизвестно.

На свиданке же все было спокойно, без ругани и скандалов. И была, как всегда, дикая тоска: через 2... через 1 день... вот уже сегодня, через час – возвращаться в барак, в этот ад, в эту жопу, к быдлу... И чувство глухого тупика, непробиваемой стены: осталось еще почти 2 года 8 месяцев, а ничего сделать, чтобы освободиться до их истечения, невозможно. Документы на УДО поданы, а что толку? Отказ неизбежен... Мать не так уже верит в это УДО, как в прошлый раз, и возлагает теперь все надежды на смену режима – с общего на поселок, – на которую можно будет подать после отказа в УДО. Я лично не верю и в поселок нисколько...

15–27

Когда–нибудь, конечно, все это кончится. Но пока – становится все хуже и хуже. Вымогательство царит страшное, – будь я чуть–чуть послабее характером, и половины баула у меня уже не было бы. И себе, и “на общее” – подходят и выпрашивают, вымогают кто что может. А денег в ларьке я все равно то и дело трачу на них больше, чем на себя. Расходы растут, а пополняется счет все меньше и реже. Да еще на место освобождающегося 15 августа верхнего соседа по шконке претендует всякая мразь, и опасность ее вселения весьма велика. Да и так уже соседи и справа, и слева – нечисть, не дающая спокойно ни жить, ни спать. И дневник вести, видимо, при новом пополнении проходняка будет уже невозможно...

15–45

Вот только что, пока писал это, 2 выродка подходили опять, требовать на всякие “нужды” (типа, не их личные, а общественные) жратвы, да еще читать мне свою “мораль” на этот счет пытались... Мрази!..

2.8.08. 8–34

На фоне тоскливо–однообразной здешней жизни события вдруг рванулись, как бешеные кони. Хотя – вроде и не такие уж события. Позавчера, 31–го, где–то с обеда, у меня вдруг поднялась t°, да еще и понос одолел, и к вечеру дико разболелась голова, с левой стороны, как обычно. Да еще – эти дни, как вернулся со свиданки, началось нашествие вшей, дикое количество их ползло откуда–то постоянно, так что приходилось снимать и проверять майку и штаны по несколько раз в день. От головной боли я принял, ужиная, таблетку нурофена, – вроде голова прошла, но после ужина и чая вдруг почувствовал, что настолько плохо – сейчас начнет рвать. И точно, – стоило только зайти в туалет и сделать малейшее усилие горлом, – чай хлынул через рот и даже через нос (частично). Хорошо, что только чай, а не весь ужин...

На следующее утро, после бани, придя оттуда опять с температурой, дозвонился матери, рассказал. Это было большой ошибкой. Оказалось, еще накануне она звонила сюда Демину, нач. больницы, рассказала про кражу у меня сукразита. Он обещал меня как раз 1–го числа вызвать и (по словам матери, но явный бред) дать еще сукразита (откуда?..). А после моего дурацкого рассказа о плохом самочувствии, – мать позвонила ему еще раз, не застала, но через медсестру просила передать, что ночью я чуть не умер!..