Руслан Хасбулатов - Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву

На практике она долгие десятилетия являлась по своей сути «министерской собственностью», поскольку министерская бюрократия в полной мере реализовала права собственника — владения, распоряжения и управления ею. Экономика оказалась как бы встроенной в государственно-административный аппарат, и ей были приданы определенные функции государственного органа. Сформировалась жесткая иррациональная система организации и управления макро- и микроэкономическими процессами. При этом директора крупнейших (союзных, не говоря уже о других) предприятий не могли самостоятельно перестроить системы управления в соответствии с технологическими требованиями и информационными прорывами, вносить какие-то изменения в штатное расписание управления. И соответственно, любые попытки рационализировать управленческие процессы, вносить какие-либо изменения в устоявшийся экономический порядок, придать некую логику даже через частичные нововведения и инновации наталкивались на мощные блокираторы, прежде всего в лице союзно-отраслевой экономической бюрократии, и особенно — на органы КПСС (комитеты разных уровней, начиная от «райкома КПСС»).

Такие могущественные межотраслевые ведомства, как Госплан СССР, Госснаб СССР, Госстрой СССР, государственные комитеты и многие другие, которые появились еще в первые годы советской власти и в особенности укрепились после ломки НЭПа, и по сути — реставрации основных идей «военного коммунизма» в сфере экономики, — разрабатывали и определяли политику и практическую деятельность всех предприятий союзного подчинения, а отраслевые министерства осуществляли повседневное руководство ими. Государственно-административный аппарат концентрировал под своим началом возрастающую часть национального дохода, перераспределявшегося через государственный бюджет. Об этом свидетельствовали такие показатели: в 1970 г. через бюджет перераспределялось 53 % национального дохода, в 1980 г. — 64 %, а в 1990 г. — уже 77 %. Таким образом, централизация в этой области достигла совершенно неразумного предела. И это в то время, когда вроде бы реализовывались экономические преобразования, направленные на рост самостоятельности предприятий, а также регионов — областей, краев и республик. И, как видим, финансовая база государства также непрерывно возрастала, усиливалось финансово-экономическое воздействие государства на общество, человека. Но увеличение возможностей такого рода не означает автоматически блага для общества. Чем больше у неэффективно действующего правительства возможностей воздействовать на социально-экономические процессы, тем больше вероятность нарастания сложностей в национальной экономике. Тем шире возможность «освобождения» правительства и его министерств от «опеки» со стороны общественных институтов, наращивания бюрократического аппарата, различных «околоправительственных», государственных, полугосударственных учреждений и организаций. Их обилие буквально «растворяло» попытки общества так или иначе влиять на их деятельность, какими бы внешне грозными ни казались контрольные функции, встроенные в систему.

Следствием всего этого и является полная утрата самого духа предпринимательства — незнание основ рынка, неумение самостоятельно вести хозяйственные дела в условиях, когда такая возможность появилась. Доминирует психология иждивенчества, этакие раннехристианские представления о том, что «кто-то», точнее — государство, должен о «всех позаботиться». Людей трудно винить в этом — само государство обобрало всех и обещало позаботиться о всех и каждом. Обнаружилось, что государство обмануло, — оно оказалось банкротом в своих обещаниях, неспособным их выполнить. Но в таком случае государство должно вернуть людям украденную у них экономическую свободу: то есть «сделка» между народом и государством оказалась несостоятельной, она должна быть расторгнута.

Таким образом, смысл и содержание понятия «государственно-монополистическая собственность» отражены уже в самом ограничении экономической свободы человека. Государство через множество различных отраслей и ведомств непосредственно владеет, использует и распоряжается, по сути, всеми видами материализованных объектов, созданных трудом человека, выделяя последнему лишь минимальные средства для поддержания его способности к труду. Человек, гражданин никак не влияет на производительные силы (или факторы производства) — землю, капитал, промышленность, рабочую силу, технологии и пр. Он, по сути, крепостной, поскольку отчужден от факторов производства государством.

Это отчуждение — естественное следствие запрета принципа частной собственности, что ведет к полному отрицанию экономической свободы. Реализация государственно-монополистической собственности происходила через отраслевые министерства, а позже, к концу эпохи Горбачева, — через некие «концерны», в которые преобразовывались эти министерства (например, Газпром, РАО «ЕЭС» и др.). При этом суть не меняется, поскольку «концерны» (и новые «банки») не становились агентами рынка, действующими в конкурентной среде на базе законов спроса и предложения, призванными обеспечивать потребности людей, общества. Таким образом, государственно-монополистическая собственность — это материальная база, фундамент государственно-монополистического социализма. Это — коротко о моей концепции позднего социализма, который сформировался на стадии своего начавшегося разложения.

Десятилетиями в стране доминировала государственно-монополистическая собственность, которая не давала экономике развиваться эффективно. Государственно-монополистическая собственность не ориентирована на человеческие потребности, на ресурсосбережение, уменьшение фондоемкости, снижение цен на товары и услуги. Затратная философия и игнорирование интересов общества — это врожденные свойства государственно-монополистической собственности, от которых можно избавиться, лишь полностью изменив сами основы (механизмы) действия этой собственности (что, однако, не означало, что эту собственность надо либо уничтожить, либо передать сомнительным лицам за гроши).

…Непрерывное ухудшение качества продукции стало устойчивой тенденцией и внушало тревогу множеству людей в отношении самих судеб социализма. Ответом на эту негативную тенденцию стало тотальное планирование в рамках единой государственной собственности, — что, однако, усилило противоречия и породило своеобразную экономику дефицита. Движущей силой системы были только жесткие приказы из центра, чаще всего вызывающие эффект, обратный желаемому.