Роман Солнцев - Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Пузатенький курчавый господин в затемненных очках в крупной оправе, с улыбкой киношного японца танцующей походкой — весь само очарование, человек пожилых, но еще не преклонных лет — миновал «границу» в аэропорту «Шереметьево-2» и, дождавшись багажа, продефилировал сквозь «зеленый коридор» к стоянке такси.

Углядев, кто вылупился из стеклянного яйца терминала, к нему сразу же бросились волки-таксисты:

— Куда? За сотню баксов домчу, как вихрь…

— Дураков нет, — ласково отвечал господин. — Я и за десять доеду.

И точно, за десять не за десять, но за пятьсот рублей его согласился отвезти вихрастый парень, которому надоело стоять. И как только старенькая «Волга» помчалась по трассе, заграничный гость, вдыхая запахи, льющиеся в приопущенные стекла по случаю бабьего лета, пропел:

— И дым отечества нам сладок и приятен… — И продолжал, улыбаясь сам себе, бормотать эти слова, превращая их, как ребенок, в радостную бессмыслицу. — И дыт ометества ман смадок и птиярен… — И все заливался тихим, журчащим смехом.

Водитель весело оскалился:

— Давно не были?

— С прошлого века, — кивнул заграничный гость. — И даже тысячелетия. Как Воланд. Уезжал из СССР, а въезжаю в Америку. Ишь! — Он кивнул на проносящиеся мимо огромные рекламные щиты с обольстительными надписями на английском языке.

— Нравится? — вдруг хмуро спросил водитель.

И чуткий гость, подстраиваясь, не ответил — снял очки, построжел круглой физиономией, о чем-то задумался, и стало видно — ему никак не меньше шестидесяти: к вискам выстрелили морщинки, как пучки травы, около рта образовались бабьи скобки…

Шофер тем временем включил радиоприемник, потыкал кнопки — и зазвенела песня советских времен: «Вот кто-то с горочки спустился…»

— Замечательно, — вздохнул иностранец и снова зажурчал радостным смехом…

Минут через десять он уже входил в здание аэропорта «Шереметьево-1», а через три часа с небольшим летел в далекую Сибирь на вполне приличном лайнере российского производства ИЛ-86.

В самолете знакомых не оказалось — слишком много времени прошло с тех пор, когда гость покинул нашу страну. Но нет, через час или два полета некий молодой человек с розовыми ушами подошел по вибрирующему полу и, подняв стаканчик, закивал заграничному гостю:

— Профессор Белендеев? — И, поскольку был слегка пьян, добавил: Мишка-Солнце, как вас величали в кругах Академии наук?

— Верно, мол чел, — улыбнулся широко, как чеширский кот, заграничный господин. — А вы кто будете? Не тети Песи ли сын Изя?

Запунцовевший от смущения молодой человек пробормотал:

— Я русский… моя мама Анна Ивановна…

— А фамилия? Не бойся, мальчик, я никому не скажу.

— Курляндский… — негромко ответил молодой человек. — Мы польских кровей.

— О пся крев!.. Тоже красиво… — одобрил Белендеев. — Госпожа стюардесса, не дадите ли мне рюмочку водки, я выпью за юного коллегу. Физик?

— Программист.

— О! Паскаль… фортран… Обменяемся визитками, — предложил Белендеев и подал свою, блеснувшую золотистым шрифтом, отпечатанную на роскошной твердой сиреневой бумаге.

Молодой собеседник протянул ему более скромную карточку.

В эту минуту еще один пассажир узнал заграничного гостя.

— Слышу… да чей же это голосок, как волосок? — Тяжело выбравшись из кресел, подошел с крохотной сувенирной бутылочкой коньяка толстый старик, со сбитым галстуком, с сивыми космами, похожий на Бетховена. — Мишка, ты?..

— Я, милый, — отвечал Белендеев, ласково глядя снизу на старика. Николай Николаевич?

— Не забыл? — Старый физик Орлов хмыкнул. — Память у тебя всегда была хорошая. Соскучился по родным местам? Или кого ловить едешь? Красотку какую? Нынче наших русских девок пачками увозят.

Белендеев как бы обиженно пробурчал:

— Я ж таки женат… Николай Николаич!

— Ну и что? — Старик с хрустом отвернул колпачок и хлебнул из горлышка.

— Нет, я по делу, — вдруг деловым тоном ответил Белендеев, и лицо его обрело строгое, даже надменное выражение. — Сейчас глобализация… помогаем друг другу… Может, и пригожусь родному Академгородку.

Старик, цепко глядя на него белесыми глазами, ощерил зубы:

— Хотел бы я знать, Мишка, какую корысть ты извлечешь из своей помощи… — И, увидев, как гость надул губы, словно обиженный ребенок, поспешил добавить: — Хотя тебя многие наши любили. Уходит наше время, Миша. Новые парни лезут, в тридцать лет уже доктора. Не скажу, что туфта вся их наука, но так рано докторские раньше не давали… Вот есть Алешка, или как его, Левушкин-Александров….

— Я его помню, он диплом делал, что-то там по спутникам…

— Или взять Аню Муравьеву… Баба, а тоже доктор. Доктор-трактор ее зовут. Ну зачем бабе наука?!

Белендеев деланно рассмеялся и, отвернувшись, снова помрачнел, спрятал глаза. Аню-то он как раз хорошо знал, эту позднюю любовь покойного своего друга Гриши Бузукина… Очень был талантливый человек. Да и она умница. Этот дед мизинца ее не стоит…

«Ах, время! Откуда ты приходишь и куда течешь?..» Продолжая сидеть с зажмуренными глазами, Белендеев допил рюмочку и откинулся на спинку сиденья. А оба его собеседника, раздраженно поглядев друг на друга (мол, жаль, что ты видел, как я подходил к иностранцу… так знай, мне от него ничего не надо), побрели к своим креслам…

Наконец, нырнув вниз, пробив серые тучи, самолет выпустил шасси и приземлился в аэропорту сибирского города, раскинувшегося средь рыжих и зеленых таежных сопок, на берегу гигантской чистой ледяной реки, катящей свои воды с белоголовых Саян…

— Ах, какая прелесть!..

Свистом подозвав такси, заграничный гость сразу проехал в «Телеком», купил трубку «Nokia», которую ему тут же подсоединили к местной сети, и через час уже многие в Академгородке знали: из США прибыл профессор Михаил Ефимович Белендеев, бывший Мишка-Солнце, богатый коммерсант, хозяин собственной научной фирмы.

Упомянутый в самолете Алексей Александрович Левушкин-Александров жил не в самом Академгородке, отнесенном от миллионного города в тайгу, а на старой окраине, именуемой Николаевкой, в унылом крупноблочном доме на шестом этаже. Его балкон сразу бросался в глаза — к деревянным перилам были приколочены две кормушки для птиц, скворечник, на бетоне зеленой и красной краской намалеваны цветы.

Высокий, отрешенный от всего Алексей Александрович обычно ходит на работу пешком, размашистым шагом, всего полчаса через сосново-березовый лес, шурша опавшими листьями. По дороге достает кулек с зерном подкармливает и здесь синиц, а то и белку, иногда удачно — с ладони. У него здесь по деревьям бегает знакомая белка, пока еще по осени рыжая, словно ободранная кошка. Они с Алексеем Александровичем часто перемигиваются и перещелкиваются.