Руслан Хасбулатов - Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву

С учетом того, что проект договора, подготовленный в ходе длительной работы рабочих групп в Ново-Огарево, вызывал много сомнений, что обнаружилось в ходе его обсуждения на сессии Верховного Совета, я решил провести заседание Президиума Верховного Совета 19 августа в 10 часов утра и пригласить на это заседание всю российскую делегацию. В состав делегации, которую возглавлял Ельцин (я — заместитель главы делегации), входили премьер Силаев и ряд наших представителей парламентских комитетов и комиссий, руководители Верховных советов республик, областей, краев и городов (в том числе Степанов Виктор из Карелии, Магомедов Магомед из Дагестана, мэр Петербурга Анатолий Собчак и др.).

Замысел заседания, согласованный с президентом Ельциным, заключался в том, чтобы ознакомить весь состав делегации с целым рядом неприемлемых для России положений, содержащихся в новоогаревском проекте союзного договора, выслушать замечания других членов делегации и выработать нашу общую, единую позицию по проекту, предложенному Горбачевым. В противном случае обсуждение и подписание Договора 20 августа могло сорваться из-за разных позиций членов даже нашей, российской делегации, не говоря уже о делегациях других союзных республик.

В частности, у меня всегда вызывало протест маниакальное стремление наших российских автономных республик добиться своего «равенства» с союзными республиками. Для России это могло означать только одно — ее гибель. Однако это разрушительное для Российской Федерации положение было совершенно определенно сформулировано в проекте договора. Заключение Верховного Совета России (на июльской сессии) в этой части проекта договора состояло в том, чтобы не допустить такую формулировку в окончательном тексте договора. Разумеется, республики, особенно Татария, Башкирия, Северная Осетия, Чечено-Ингушетия, Якутия (не столько республики, сколько их руководители, которые навязали этот подход Горбачеву), хотели сохранить сформулированное в тексте документа положение. Были и другие сложные вопросы к горбачевскому проекту — все это нам следовало обсудить 19 августа с тем, чтобы быть готовыми к решающему заседанию под председательством союзной) президента Горбачева 20 августа 1991 г.

С осени 1990 г. наши две семьи, Ельциных и Хасбулатовых, жили в дачном поселке Архангельское но соседству. Мы часто запросто захаживали друг к другу — на обед, ужин или просто поговорить о делах. Наши жены общались между собой еще чаще. В поселке жили также члены правительства России, вице-президент, депутаты, некоторые помощники президента Ельцина, в общем, почти все руководство России (кроме Ивана Силаева).

Вечером 18 августа, сразу же после прибытия из Грозного, я направился в Архангельское (там, как оказалось, меня ждали служебные пакеты, направленные из канцелярии президента Горбачева). Жена, Раиса Хасановна, планировала приехать к вечеру — она была в московской квартире. Позвонил Ельциным, Наина Иосифовна сообщила, что Ельцин в воздухе, летит из Алма-Аты в Москву, прибудет поздно. Как я выше заметил, он гостил у президента Казахстана — Нурсултана Назарбаева. Я его встретил, как обычно, у трапа самолета, и мы оба приехали в Архангельское. Ехали, разговаривали, обменивались впечатлениями, кое о чем переговорили, решили встретиться в Парламентском дворце в 10 часов утра, до заседания Президиума Верховного Совета (назначенного мной на 11 часов).

На следующий день, 19 августа, как обычно, я встал в 6 часов утра, быстро привел себя в порядок, разогрел кофе, выпил чашку. Зашел водитель, Володя, сообщил, что можно ехать (кстати, никакой охраны у меня не было). Зазвонил телефон, поднимаю трубку — говорит взволнованно жена, спрашивает: «Что случилось? Соседи говорят о том, что произошел переворот, ты знаешь об этом?» Отвечаю: «Ничего не знаю». — «Включи телевизор!» Включаю. Фрагменты из балета Чайковского «Лебединое озеро». Смотрю на экран. Тут же звонит мой университетский однокашник, Женя Финоченко, кричит в трубку: «Руслан — переворот! Готовься к бою!» Непрерывные телефонные звонки… А по телевизору — музыка Чайковского, «Лебединое озеро». Появляется скупая официальная информация относительно того, что президент Горбачев болен, его обязанности исполняет вице-президент Геннадий Янаев. Создан Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП), в который вошли 8 человек: Г. Янаев (вице-президент), В. Павлов (премьер), Д. Язов (министр обороны), В. Крючков (председатель КГБ СССР), Б. Пуго (министр внутренних дел), О. Бакланов (член Политбюро ЦК КПСС), Шенин, Тизяков, В. Стародубцев. На отдельных территориях страны (включая Москву и Ленинград) введено чрезвычайное положение… Лихорадочно размышляю.

Первое — это минимум попытка государственного переворота. Как глубоко простираются замыслы? Насколько они решительны? Убили Горбачева? Упрятали за решетку? Или он участвует с ними, играет запасную роль? Вряд ли! Их задачи? Ограничиваются свержением Горбачева? Или еще что-то?

Второе. Отношение путчистов к российскому руководству — каково оно? Видимо, на острие — Ельцин и я. Я уже давно являюсь одной из главных мишеней, мешающей им нейтрализовать Ельцина (как в случае с «шестеркой»).

Третье. В какой степени задействована армия?

Все эти «почему?», «кто?», «как?» и «что делать?» буквально стучали в моей голове. Я бегом направился к дому Ельциных.

У внешней двери, на улице, понуро стоит Александр Коржаков, открыл мне дверь. Вошел, увидел растерянную Наину Иосифовну, поздоровался, спрашиваю: «Где Борис Николаевич?» Отвечает: «Наверху».

Вбегаю на второй этаж, открываю дверь спальни — на кровати сидел полураздетый, старый, обрюзгший человек. Похоже — сильно усталый, невыспавшийся. Он даже не реагировал на мое шумное вторжение, голова склонена чуть ли не до колен, был безучастен. Я несколько секунд с удивлением смотрел на него, не понимая его состояния, затем подошел вплотную, полуобнял его вялое, крупное тело и сказал, стараясь как можно мягче: «Вставайте, Борис Николаевичу приводите себя в порядок. У нас появились новые дела, а времени — мало, нужно действовать».

Я, откровенно говоря, не ожидал увидеть растерянного до предела Ельцина. Мне стало его жалко — он был морально раздавлен, с потухшим взглядом, вялыми движениями. Это уже было плохо.

Я его основательно встряхнул и уже жестко сказал: «Побрейтесь, умойтесь и одевайтесь, у нас мало времени, нам надо сформулировать план борьбы, созвать совещание наших сторонников здесь, у вас, Борис Николаевич!»