Людмила Гурченко - Люся, стоп!

Через два года я спела «Песни любви». Их почему-то в эфире переименовали в «Любимые песни». А это — совсем неточно. Четыре этапа «Любви». Девушка мечтает о любви. Расцвет любви, когда Она пришла! И женщина закружилась в танце, в мечтах. Покружилась, повеселилась, а потом села да призадумалась. Когда любовь в разгаре, когда женщина расцветает, ей кажется, что все вокруг счастливы, что все замечательно. Все легко, все прекрасно.

А как было у моих родителей? Что пели, как танцевали, когда они так любили друг друга? Что было в тридцатых годах? Ведь в этой программе наши старые песни. В программе песни тридцатых, сороковых, пятидесятых, шестидесятых, семидесятых и несколько восьмидесятых. Да, именно, «Старые песни о главном». А что главное? Конечно любовь. Лучше с большой буквы — Любовь. Потому мною и было задумано название «Песни любви».

В том эпизоде, где песни тридцатых-сороковых, на мне было белое платье с черными пуговицами. Точно такое было у мамы в начале пятидесятых. Боже мой, как папа был возмущен этими большими черными пуговицами: «На белум платтике отакие черные агромадины. Немедленно зрезать все до единой пуговки».

И мама со слезами подчинилась и срезала. Эту сцену с белым платьем с черными пуговицами я перевела в монолог героини в фильме «Аплодисменты».

Ну и конечно, четвертый этап: «Каждой пылкой любви наступает конец». «Ето як закон».

Я люблю эту программу. В ней мне знакомо всё — и юность, и мечты, и надежды, и любовь, и горе, и слезы, и разочарования, и опять жизнь. Жизнь… Жизнь разная… Очень разная.

А что же музыкального в кино? Первая картина? Да. Удача. Большая удача. Вторая — «Девушка с гитарой». Нет. Не получилось. Ни с сюжетом. Ни с музыкой. Ни с героиней, то есть со мной. Неудача. «Роман и Франческа»? И музыка прекрасная, и песни. А вот налет самодеятельного сценария, наивнейшей сказки есть. На фоне известного во всем мире Одесского оперного театра поставили во весь рост памятник Данте Алигьери. И это Италия! А я тогда так была увлечена ролью Франчески, музыкой. Я еще ничего не понимала. Мне все нравилось.

В Одессе я была впервые. Я еще была во многом девушкой с Клочковской улицы любимого города Харькова. Девушка из Харькова, еще не знающая себя, не ведающая правил, принятых в мире кино, светской московской жизни, не обладающая прочной культурой, но ох как жаждущая быть! Быть актрисой!

Ничего. Мне потом в Москве все хорошо объяснили про мою Франческу в статьях. После них уже никогда не хотелось стать итальянкой. Да я тогда и выбыла «из игры» очень надолго. Что делать? Жизнь открывалась передо мной во всем своем ошеломляющем разнообразии. Необстрелянная, я страстно бросалась во всякие наивные и опасные сюжеты.

Шестидесятые годы. Годы «оттепели». Все оттаивали. У меня же в шестидесятые был самый холодный период. Я уже оттаяла в середине пятидесятых и в самом начале шестидесятых. Даже прекрасный фильм Владимира Венгерова «Рабочий поселок» придавили. «Оттепель» уже «свертывалась». И мной интересовались только «на просторах Родины чудесной». Но это такое неоценимое «только». О! Те люди в залах и зальчиках, на стадионах и в кинотеатрах давали мне так много! Их смелость, достоинство и сила, с какими они просто и естественно переживали свои сложности и неурядицы, служили мне мощнейшим источником вдохновения, сил, энергии и веры в свои силы. Потому я и обращаюсь все время к вам, уважаемые, дорогие зрители.

А в Москве, дома, у меня всегда была музыка. С ней в бесконечные свободные дни не расставалась ни на час. Рахманинов, Мусоргский, Глинка, Эрл Гарднер, Питерсон, «Франческо да Римини», «Ромео и Джульетта», Кит Джарет, Ахмат Джамал, Билл Эванс. На последних двух, джазовых пианистах, я и «засела».

Иногда импровизации Билла Эванса рождали в моей душе мечту о счастье вопреки всему — безработице, неурядицам в личной жизни. Он играл, а я думала, что всё еще впереди. Парадоксально. Но так было. Жаль, что я не могу сказать этого ему. В Эвансе мне нравилось все! Построение аккордов. А главное — мысль!

Вроде импровизация, но она совсем не случайна. Есть стержень. А на него уже накручивается, завивается что-то новое и новое. Как плющ, который покрывает ковром дом, оставляя свет в окнах. Со временем так я строила и роль. Если нет костяка, скелета, то и импровизация не идет. Танцевать легко на твердом полу. Тогда ты можешь шататься и кружиться, как тебе вздумается, в любую сторону.

А зал филармонии! А «Весна священная» с любимым Евгением Светлановым! То была музыка не красивая, а властная, полная бурной динамики. Я смотрела на профиль Светланова. В нем ощущалась воля мощного человека. Как это меня укрепляло, спасало в те мои холодные годы всеобщей «оттепели».

А в семидесятые все изменилось. И в политике, и в экономике. Следовательно, и в культуре. В начале семидесятых обо мне вспомнили. И я начала играть все, что мне предлагали. Снималась и «пробовалась» у всех режиссеров, которые еще помнили тот мой давний успех. А зрители все еще спрашивали и интересовались: куда же она так внезапно и надолго запропастилась?

Снялась в небольших музыкальных ролях, то есть в ролях, где были музыкальные номера или песенки. Это «Табачный капитан», «Соломенная шляпка», «Небесные ласточки». Спела в роли актрисы Юлии Джули в фильме «Тень». И много песенок в телепрограммах-однодневках. Подыграла и подпела в телевизионных «Бенефисах» Сергея Мартинсона, Ларисы Голубкиной. Наконец, сыграла в своем «Бенефисе». Спела «Песни войны», «Любимые песни». Сыграла актрису в музыкальном фильме «Рецепт ее молодости». Последние роли с музыкой — «Аплодисменты» и «Моя морячка».

Но вот что интересно теперь, когда прошло время. Так много названий, а настоящей, полноценной картины, где бы в «десятку» попало все: и музыка, и тексты, и сюжет, и режиссура, и актерские работы, и оператор, и монтаж, и оригинальный звукоряд всего фильма — нет. Такого фильма, кроме того, первого, про карнавальную ночь, не было. Везде что-то сильно хромало или отсутствовало. Замечательный сюжет, но нет музыки. Или заумные тексты, которые понятны десятку людей. А в залы приходят тысячи. Да что тут разбираться. Не было у меня в кино полноценной музыкальной роли.

Да, в стране у нас, уже в мою бытность, «Карнавальная ночь» явилась первой ласточкой после знаменитых александровских фильмов с Любовью Орловой. Вот эта одна карнавальная ласточка и летала столько лет в полном одиночестве. Иногда фильм ерундовый, а песня поется сама по себе. И фильма никто не помнит. Да, очень много у меня в жизни случилось музыкальных «плевков в вечность». Это замечательно точное определение гениальной Фаины Раневской. Сыграть в плохом фильме — это все равно что плюнуть в вечность.