Федор Углов - Под белой мантией

Я увидел, что доказывать здесь что-либо совершенно бесполезное дело, что, не принеси я рукопись вовремя, они воспользуются своим формальным правом и вычеркнут меня из плана.

Чтобы не создавать конфликтной ситуации, я решил убрать одну главу, чтобы не коверкать другие разделы. При этом, так как моя рукопись рассчитана в основном на терапевтов и пульмонологов, я убрал главу об особенностях хирургического лечения хронической пневмонии. Кроме того, я твёрдо знал, что объём не превышен и при окончательной сдаче рукописи в издательство я главу поставлю на место. Рукопись была принята. При этом мною было сдано два экземпляра, в том числе и рисунки полностью. Никакой расписки о том, что рукопись сдана и какого числа, мне не было выдано. Между тем, как показывает опыт, эта деталь имеет немаловажное значение. Рукопись сдана в срок, до 15 сентября. Прошло пять месяцев. За всё это время мне никакого сообщения, а на мои телефонные звонки — стандартный ответ: «Рукопись на рецензии».

Захожу сам.

— Рецензент отказывается давать заключение о вашей рукописи, поскольку там нет главы о хирургическом лечении хронической пневмонии.

Немедленно привожу эту главу в двух экземплярах.

Прошло ещё два месяца. При любой ситуации семь месяцев на рецензию — это более чем достаточный срок. Прихожу к главному учёному секретарю академику и прошу его узнать, кто рецензент, и поторопить его.

Спустя месяц рукопись вместе с рецензией была прислана в редакционный отдел. Как выяснилось, рукопись была на рецензии у профессора, хирурга с профилем по туберкулёзу лёгких. По правилам монографию академика должен был рецензировать также академик или, в крайнем случае, член-корреспондент и обязательно пульмонолог, поскольку хроническая пневмония — это центральный вопрос пульмонологии и по нему у представителей другой специальности могут быть самые различные и нередко неверные суждения.

Рецензия была краткой, всего на 4–5 страницах, и в основном положительной. Были сделаны небольшие и непринципиальные замечания. Поэтому мне осталось непонятным, зачем требовалось держать 8 месяцев рукопись пульмонолога, почти 30 лет занимающегося этой проблемой и пять лет возглавляющего Всесоюзную проблемную комиссию и институт этого профиля.

В течение нескольких дней все замечания были учтены, рукопись была приведена в надлежащий вид, как я говорил, с добавлением вышеуказанной главы. Размер монографии не превысил установленного листажа.

Я сдал свой экземпляр в редакционный отдел, второй же вместе с рисунками, которые были тщательно просмотрены ими, находился всё время у них.

Сдав рукопись, я уехал в отпуск. Совершенно случайно, вернувшись из отпуска раньше времени, я нахожу письмо из академии. Новый учёный секретарь, кандидат биологических наук, пишет:

«11 августа 1975 г. № 25–237.

Академику АМН СССР Ф. Г. Углову

Глубокоуважаемый Фёдор Григорьевич!

Детально ознакомившись с положением дел Вашей рукописи «Хроническая пневмония», я вынужден напомнить Вам о необходимости срочного приведения её в полную готовность (завершение сдачи рисунков, уменьшение объёма и пр.) с тем, чтобы рукопись была зарегистрирована в издательстве до 15 сентября с. г. В противном случае, к моему великому сожалению, редакция академической литературы не может гарантировать Вам выход в свет книги в 1976 году, что чревато весьма длительной задержкой, т. к. план выпуска 1977 г. в редакции уже укомплектован и 30/VII утверждён президиумом АМН СССР.

Я просмотрел всю рукопись — безусловно, она написана на хорошем уровне и ясным языком и представляет ценность не только для научных работников, но и для практических врачей. Однако с вашим ответом рецензенту я не вполне согласен. В особенности в отношении объёма. Вам определен объём в 30 авторских листов, а ведь в рукописи 36–37. Так что я оставляю за собой право дать указание научному редактору на сокращение.

Кроме того, глава XIX, на мой взгляд, вообще должна быть опущена, т. к. в монографиях не принято излагать практические вопросы по организации здравоохранения — это прерогатива журнальных статей и неразумно загружать книгу информацией преходящей ценности…

В заключение ещё раз прошу срочно принять меры к сдаче Рукописи до 15.IX с. г. и сообщить мне.

С уважением уч. секретарь НИСО Р. Веселухин».

Не надо быть учёным, достаточно быть только грамотным человеком, чтобы видеть, что по отношению к учёному допускается тон, который был бы непростителен даже для президента в его разговоре с техническим секретарём. Здесь же прибегают к заведомой неправде с единственной целью обосновать изъятие из плана нежелательной кому-то книги. Год назад книга сокращена до 30 листов и в таком виде всё это время находится в их отделе, а учёный секретарь делает вид, что этого не знает, настойчиво предлагает мне её сократить, а я, оказывается, упрямо отказываюсь выполнить их требования. Рукопись вместе с рисунками при приёме её была тщательно просмотрена и принята работниками отдела, а спустя год мне заявляют, что мне нужно «завершить сдачу рисунков и сократить объём». Причём все говорится в ультимативной форме, и они уже готовы исключить книгу из плана. Наконец, Веселухин Р., кандидат биологических наук, снисходительно похлопав академика по плечу и успокоив его тем, что рукопись «безусловно написана на хорошем уровне…», всё же поучает его, что главу XIX не надо печатать, так как «в монографиях не принято излагать практические вопросы по организации здравоохранения — это прерогатива журнальных статей» (будучи более 20 лет главным редактором хирургического журнала, я, оказывается, не знал этого!), и далее поучает: «…неразумно загружать книгу информацией преходящей ценности». В этом витиеватом послании видна чёткая мысль и ясная цель оправдать в глазах президента исключение моей монографии из плана, взвалив на меня всю ответственность. Я не стал отвечать Р. Веселухину, а написал письмо президенту. Чтобы быть объективным, приведу дословно и своё письмо.

«Президенту АМН СССР академику В. Д. ТИМАКОВУ.

Глубокоуважаемый Владимир Дмитриевич!

Посылая Вам копию письма учёного секретаря НИСО, кандидата биологических наук, хотел бы обратить Ваше внимание на следующее.

Оставляя в стороне тон письма, который, мне кажется, необычен для разговора с академиком, я хотел бы сообщить Вам, что моя рукопись монографии «Хроническая пневмония» была представлена в НИСО в объёме 30 печатных листов (согласно Вашему указанию и соответствующему решению НИСО) ещё в сентябре 1974 года. К сожалению, какого-либо документа относительно получения рукописи и её объёма автору не было дано).

На рецензии рукопись находилась более 8 месяцев (Вы согласитесь, что сам по себе этот факт необычен). После этого она в течение нескольких месяцев без всякого основания переадресовывалась от автора в НИСО, из НИСО в Медгиз и обратно, пока, наконец, в начале августа с. г., т. е. в отпускное время, мне не заявили, что часть моих рисунков не принимается и требует замены (хотя все они были проконсультированы и одобрены главным художником Ленинградского отделения Медгиза и приняты предыдущим учёным секретарём НИСО), и т. д».