Пласидо Доминго. Мои первые сорок лет

У большей части телевизоров динамики низкого качества, поэтому, когда транслируют концерт или оперу, звук воспроизводится хуже, чем изображение. Система видеодисков все изменит. Мы получаем цифровую звукозапись плюс великолепное визуальное воспроизведение. При желании зритель сможет выключить изображение и просто слушать музыку. К концу восьмидесятых годов такие системы будут стоить недорого, и многие любители музыки смогут приобрести их. Единственный недостаток заключается в том, что видеокомпании, используя новую технику, изготовят диски, где будет представлен весь ходовой репертуар, а произведения менее популярные останутся за бортом.

При такой растущей популярности телеоперы певцам приходится все время быть на высоте. Лишь немногие самые известные певцы, обладающие редкими голосами, могут рассчитывать на то, что их всегда будут приглашать в телепостановки опер, как бы они ни выглядели. Но менее популярным вокалистам придется постоянно следить за своей внешностью, всегда быть в хорошей физической форме. Если вам, скажем, шестьдесят лет и вы весите сто пятьдесят килограммов и при этом играете Кармен или Хозе, то одно дело, когда вы выходите на сцену театра, оставаясь на расстоянии пятнадцати-двадцати метров от слушателей, и совсем другое, когда вас показывают крупным планом на телеэкранах.

Певцов с самого начала необходимо обучать игре перед камерой, ведь в наши дни съемки занимают все большее и большее место в творческой жизни актера. Нам необходимо научиться определенной жестикуляции— при съемках жесты должны быть не такими «крупными», более экономными и тонкими, мы должны постоянно помнить о расположении съемочных камер, чтобы в ключевые моменты не заслонять своих коллег. Нам надо научиться «дисциплине глаз». Поясню, в чем тут дело: когда певец выступает, скажем, в «Метрополитен», то между ним и зрителями, даже сидящими в первом ряду, такое расстояние, что движения глаз совершенно неважны. Но когда нас показывают крупным планом на телеэкранах, «дисциплина глаз» очень существенна, мы должны учиться ей, как киноактеры. Если мы расслабимся хотя бы на секунду, то можем тем самым полностью разрушить театральную магию. Так что съемки требуют от нас огромной затраты сил, но в конце концов помогают нам стать более тонкими актерами. Когда я просматриваю видеозаписи «Манон Леско» из «Метрополитен» или «Девушки с Запада» из «Ковент-Гарден», то понимаю, что играю в этих спектаклях как драматический актер. Такое открытие, конечно же, радует меня. Если зритель говорит про себя: «Ну, этот парень умеет только петь», значит, постановка провалилась, и неважно, каким был спектакль с музыкальной точки зрения.

Работа над оперой в кино существенным образом отличается от телесъемки. В фильме-опере сначала записывается фонограмма,— записывается и монтируется. Затем снимается фильм, а мы, певцы, во время съемок только открываем рот под фонограмму. Для меня это сложный процесс и вот почему: если я пою во время съемок по-настоящему, то не слышу фонограмму и не могу открывать рот синхронно с записанным звуком. С другой стороны, если я совсем не пою (чтобы лучше слышать фонограмму), пропадает убедительность: зритель смотрит на экран, видит певца, у которого не напрягаются ни губы, ни мышцы шеи, и слышит при этом мощные звуки, исходящие из его горла. Должен заметить, что когда я беру верхнее си-бемоль, то в этот момент я не в состоянии ангельски улыбаться.

Но самое тяжелое при съемках фильма — это огромное количество дублей. Мы можем работать целый день, а в результате в фильме останутся всего четыре минуты из отснятого материала. Допустим, сняв пять-шесть дублей, вы наконец удовлетворены результатом, а тут вдруг выясняется, что надо изменить освещение или переставить цветы, которые стояли в вазе где-то на заднем плане. Особенно трудно сохранять необходимое внутреннее состояние, когда бессчетное количество раз снимают скорбную, печальную сцену, ведь вокруг толкутся сотни людей и к тому же перед включением мотора по радио громко объявляют о том, что идет съемка. Я в таких случаях стараюсь уединиться, чтобы сохранить необходимую концентрацию до последнего момента. Во время съемок одной из сцен «Травиаты» мне надо было плакать. Сцену снимали бесконечно, и после очередного дубля я сказал Дзеффирелли: «Франко, прости, мои ресурсы иссякли. Не могу выжать из себя больше ни одной слезинки».

Дисциплина киноактера существенно отличается от дисциплины актера театра. Последний вводит себя в соответствующее состояние до спектакля, уже за день до выступления он готовится к выходу на сцену, внутренне концентрируется. День полностью посвящен подготовке к спектаклю; каждый актер проводит его по-своему. А потом он выходит на сцену, играет — и хорошо это или плохо, но через три-четыре часа занавес опускается. Чтобы сниматься в кино, прежде всего нужно находиться в великолепной физической форме. Вас могут вызвать гримироваться к половине седьмого утра, что для театрального актера, который обычно ложится спать в час, а то и в два ночи и утром встает довольно поздно, просто убийственно. Конечно, к работе на студии пытаешься как-то приспособиться, но это вовсе не просто, особенно когда в «кинодни» вклиниваются спектакли. Во время съемок «Травиаты» случалось, что я уходил из театра в час ночи, перекусывал на ходу, на пару часов засыпал, а потом меня везли в аэропорт, чтобы, прилетев в Рим, прямо из аэропорта отправиться в Чинечитта. Но со временем я привык к такому жесткому расписанию, к тому же мне повезло — моя нервная система пока что сбоев не дает.

...Вы репетируете какую-нибудь сцену, потом ждете, пока будет установлено нужное освещение. Технические работники просят сорок минут, значит, они будут возиться часа полтора. Потом вы снова репетируете перед камерами, и наконец съемка начинается. После нескольких дублей режиссер находит, что освещение надо изменить, или решает снимать все крупным планом. Вы опять ждете. Затем съемка начинается заново. Часто на какой-нибудь фрагмент в тридцать секунд уходит пять-шесть часов съемочного времени. Поэтому очень важно уметь отдыхать. Я научился быстро засыпать: уходил в гримерную и, пока налаживали освещение, час-полтора спал. Иногда я засыпал и прямо в декорациях, расположившись на одном из диванов Виолетты, который по ширине можно сравнить только с королевской кроватью.

Когда снимаешься в кино, конечный результат так отдален от тебя во времени, что успех, признание как бы принадлежат уже другому человеку: ты видишь, Как зрители реагируют на твою работу, но сам ты уже забыл владевшие тобой чувства, состояние во время съемочного периода. В этом отношении работа в кино сопряжена с определенными стрессами, особенно для тех, кто привык выступать в театре, где исполнитель сразу получает непосредственную, прямую реакцию зала (даже если она не' всегда благоприятна). В театре актер ни на миг не теряет связи между собой и зрителем, между собственными ощущениями от своего исполнения и впечатлением, которое его работа производит на зрителей. Но, хотя фильм и не приносит исполнителю непосредственного удовлетворения, которое дает удачный спектакль, фильм — это документ, он остается на долгое время. И если во время съемок певец чувствует себя кем-то вроде пехотинца, находящегося на поле битвы мамонтов, то, когда фильм выходит на экран, он оказывается главной фигурой: его показывают крупным планом, зрители видят малейшее изменение в выражении его лица, каждый его жест, и видят это так близко, так подробно, как никогда не случается в театре.