Стивен Кинг - Комментарии к «После заката»

Есть мнение, что подобные комментарии в лучшем случае излишни, в худшем — сомнительны. Мол, если рассказ нуждается в каких-то объяснениях, это не очень хороший рассказ. Я с этим не спорю, оттого и помещаю свои заметки в конце книги (кроме того, я не хочу кричать на каждом углу «Спойлер!» — этим словечком в основном щеголяют испорченные люди [1] От глагола «to spoil» — «портить» ( англ. ); спойлер — предупреждение о том, что в тексте может встретиться информация (например, о ключевых поворотах сюжета), которая испортит читателю удовольствие от еще не прочитанной книги. ). Почему я все-таки решил их написать? Потому что многим читателям нравятся авторские комментарии. Они хотят знать, что подвигло автора на написание рассказа или о чем он думал, пока сочинял. Ваш покорный слуга и сам не всегда знает ответы на эти вопросы, но предлагает читателю познакомиться с некоторыми мыслями, представляющими определенный интерес.

Допускаю, это не лучший рассказ в книге, но мне он очень дорог, ведь именно с него начался новый период моего творчества — что касается рассказов по крайней мере. Остальные я написал уже после «Уиллы» и довольно быстро (меньше чем за два года).

Одно из главных преимуществ фантастики заключается в том, что она позволяет писателям представить, что будет, когда мы покинем этот бренный мир. В сборнике два таких рассказа (второй — «Нью-Йорк тайме» по специальной цене»). Меня воспитали в рамках методизма, и хотя я давно отказался от строгого соблюдения религиозных предписаний, в одном я убежден: наша душа не умирает вместе с телом. Не может быть, чтобы такие сложные, удивительные существа в конце концов просто исчезали (или я не хочу в это верить). А вот какой будет загробная жизнь… Я не узнаю, пока не посмотрю сам. Догадываюсь, что моя душа будет сбита с толку и не сразу примирится со своим новым состоянием. Надеюсь, что любовь сильнее смерти (да, я романтик, можете швырять в меня тухлые помидоры). Если это так, то любовь, наверное, растеряется.», и ей станет немножко грустно. Когда я думаю о любви и грусти, то включаю кантри: Джорджа Стрейта, «BR549», Марта Стюарта и… «Сошедших с рельсов», В рассказе играют именно они — думаю, им теперь светит очень долгий контракт.

Часть года мы с женой живем во Флориде, неподалеку от барьерных островов Мексиканского залива. Там много больших особняков: старых и благородных или, наоборот, чересчур новомодных. Пару лет назад мы с другом гуляли по одному такому острову. Мой друг указал на вереницу особняков и сказал: «Представляешь, они пустуют по шесть-восемь месяцев в году!» Я представил… и решил, что из этого выйдет чудесный рассказ. Завязка была простая: злодей бежит за девушкой по пустому пляжу. Вот только рано или поздно даже самым быстрым бегунам предстоит сразиться с врагом один на один. Ну и еще мне близки истории, в которых важны мелкие подробности. Здесь их полным-полно.

По поводу этого рассказа я могу сказать только одно, поскольку больше ничего не знаю (и, вероятно, остальное не имеет значения): он пришел ко мне во сне. Я написал его в один присест: просто перенес на бумагу то, что уже было рассказано, В сборнике есть еще одна история, которая мне приснилась, но о ней я могу сказать чуть больше.

Однажды вечером, шесть лет назад, я читал свою книгу в одном университете Сент-Питерсберга. Читал я до поздней ночи, домой поехал по трассе Флорида — Тернпайк и остановился отлить в придорожном туалете. Если вы уже прочли рассказ, то представляете себе это здание, похожее на корпус тюрьмы усиленного режима. В общем, подойдя к мужскому туалету, я услышал, как в женском громко скандалит какая-то парочка. Голоса у них были злые и раздраженные: еще немного и подерутся. И что тогда? Как мне поступить? Я подумал: «Призову на помощь своего внутреннего Ричарда Бахмана. Он круче меня». Но парочка вышла на улицу, так и не подравшись, хотя женщина плакала. А я спокойно уехал домой и несколько дней спустя написал этот рассказ.

Если вы когда-нибудь занимались на таком, то знаете, что это тоска смертная. Вернуться к ежедневным занятиям бывает очень трудно (мой девиз: «Наедаться проще!», но да, я стараюсь поддерживать форму). Этот рассказ — плод моей ненависти не только к велотренажерам, но и ко всем беговым дорожкам и велоэллипсоидам, вместе взятым.

Как и любой житель Америки, я был глубоко потрясен трагедией 11 сентября. Как и многие писатели самых разных жанров, я не хотел говорить ничего по поводу события, ставшего для Штатов таким же пробным камнем, как Перл-Харбор или убийство Джона Кеннеди. Но в жизни я все-таки пишу рассказы, и этот пришел мне на ум через месяц после падения Башен-Близнецов, Возможно, я так бы его и не написал, если бы не припомнил разговор, который состоялся почти двадцать пять лет назад между мной и одним редактором еврейской национальности. Ему пришлась не по душе моя повесть «Способный ученик». Он считал, раз я не еврей, то не имею права писать о концлагерях. Я же, напротив, видел в этом суть своей работы. Написание книги — это акт сознательного проникновения в чужие мысли и чувства. Как и все американцы, видевшие тем утром охваченное огнем нью-йоркское небо, я хотел понять как само событие, так и шрамы, неизбежно оставшиеся после него. Пытаясь это сделать, я написал рассказ.

Спустя четыре года после аварии 99-го я начал принимать антидепрессант, который назывался доксепин — нет, я не страдал от депрессии (хмуро проговорил он), доксепин должен был помочь мне избавиться от хронических болей. Так и случилось, но в ноябре 2006-го, поехав в Лондон на презентацию романа «История Лизи», я понял, что пора завязывать. Даже не посоветовавшись с врачом, прописавшим мне «Доксепин», я просто взял и бросил принимать это лекарство. Побочные эффекты были… любопытные [2] Уверен ли я, что их вызвало внезапное прекращение приема доксепина? Нет. Как знать, вдруг во всем виновата английская вода. — Примеч. автора. .

Примерно с неделю, закрывая ночью глаза, я видел красивейшие панорамные кадры, как в кино: леса, поля, мосты, реки, заборы, рельсы, дорожных рабочих, размахивающих кирками и лопатами… Картинки мелькали одна за другой, пока я не засыпал. Никаких сюжетов к ним не прилагалось. Мне даже стало грустно, когда они перестали меня посещать. Еще я увидел несколько необычайно ярких постдоксепиновых снов. Один из них — огромный ядерный гриб над Нью-Йорком — и стал темой моего очередного рассказа. Я написал его, хотя знал, что этот образ использован в сотне фильмов (не говоря уже о сериале «Иерихон»), потому что сон показался мне документально-безразличным. Я проснулся с колотящимся сердцем и мыслью: «Это вполне может случиться. Рано или поздно это наверняка произойдет». Как и со «Сном Харви», я скорее писал этот рассказ под диктовку, нежели сочинял.