Кровавый кошмар Восточного фронта

7 марта

Верховное главнокомандование вермахта извещает: «…в Кёльне идут ожесточенные уличные бои… со времени начала крупного наступления между Рёром и Рейном 23 февраля подбито более 700 танков противника…»

8 марта

Сводка вермахта сообщала: «На Аре развернулись ожесточенные бои с танковыми войсками противника, пытающегося прорваться к Ремагену…»

Почти каждую ночь мы проводим в бомбоубежище. Стоически население несло груз воздушного террора.

Несколько дней назад через громкоговоритель в бомбоубежище искали добровольцев, которые бы помогли при тушении пожара неподалеку. Вызвался я и отправился туда, где небо освещали пожары.

Над нами соединения британских бомбардировщиков летели на Берлин. На Пирмонтерштрассе горело несколько домов, рассчитанных на одну семью. По приставной лестнице я забрался к окну второго этажа одного из домов. В лицо мне пахнул жар. Снизу мне передали шланг, и сразу я направил струю воды на горящие стропила. Только у меня сложилось впечатление, что я взял огонь под контроль, как меня окликнули с земли:

— Вы что, с ума сошли? Хотите затопить мой дом? Спускайтесь немедленно!

Я медленно слез. Дом выгорел до каменных стен!

Получить место в ганноверском лазарете мне не удалось. 19 марта я отправился обратно в Ольденбург.

Воздушная тревога сопровождала нас постоянно. Днем и ночью соединения союзников, почти не встречая сопротивления, бомбили столицу рейха и другие крупные города.

22 марта

По радио сказали: «…под Оппенгеймом уничтожены танковые авангарды противника. В Вормсе идут тяжелые бои…»

24 марта

Стало известно, что наши войска в Венгрии севернее Балатона остановили наступление советских войск.

25 марта

Британские войска приближаются к Ольденбургу. Взгляды офицеров в моем окружении на то, что надо делать в такой обстановке, разошлись. Каждый принимал решение самостоятельно.

Как сильно я хотел, чтобы война побыстрее закончилась, однако смириться с мыслью о том, что здесь и сейчас придется сдаться в плен, я не хотел. Не сейчас!

По моей просьбе управление лазарета выдало мне предписание в запасную часть дивизии «Герман Геринг» в Файтене, северо-западнее Берлина. Незадолго до полуночи я сел в поезд. Железнодорожное сообщение в южном направлении многократно прерывалось. Мы доехали до Клоппенбурга и только во второй половине дня тронулись дальше. Над нами постоянно гудели бомбардировщики союзников.

27 марта

Наконец через Оснабрюк мы добрались до Лёне, севернее Херфорда. И здесь поезд окончательно остановился. Перегон был разрушен бомбардировкой. Мы сошли с поезда. Я решил идти дальше пешком по насыпи. Многие пошли за мной в этот ночной марш. Стадный инстинкт сработал и здесь. Через три часа мы пришли в Бад-Эйнхаузен. Там тоже нам никто не смог сказать, будет ли сегодня или завтра поезд. По-видимому, здесь уже за это никто не отвечал.

Я отправился к насыпи и пошел дальше. Мое «сопровождение» заметно поредело. За Влото нам встретился на пути товарный поезд. Мы сели на него и утром приехали в Хамельн. Дальше я уже не пошел, просто не мог физически, и отправился искать место для сна в военной гостинице.

28 марта

Обстановка на фронтах непонятная. Поезда на Ганновер не идут. На первых порах пришлось отказаться от своего намерения добраться до Берлина.

До полудня я приехал в Пирмонт. Я заметил, что положение мое небезопасно: обсуждать военные и политические события уже было невозможно. Сводки вермахта были запутанными. Американцы уже были в Дармштадте.

29 марта

Сообщения с фронта сбивают с толку: «…севернее Дуная наши войска отражают атаки противника. В северо-западных отрогах Татр наступление противника остановлено контрударом… Храбрые защитники Кюстрина ведут тяжелые самоотверженные уличные бои в старом городе… В Курляндии восточнее Либавы, северо-восточнее Фрауэнбурга и северо-западнее Доблена отражены мощные удары… На Нижнем Рейне после кровопролитных боев англо-американским войскам удалось войти в Хамборн… Моторизованные войска противника на узком участке фронта переправились через Вецлар и прорвались в районы Гисен — Марбург и Грюнеберга…»

30 марта

В Восточной Пруссии все еще идут бои. Что скрывается за текстом сухих сообщений, можно себе представить: сам там побывал. В сводке сообщалось: «…в районе Данцигской бухты у Вестерплатте и в Вислинской низменности идут тяжелые бои. После ожесточенных боев и разрушения портовых сооружений пали Готенхафен и Данциг… Части всех родов войск, подразделения снабжения и штабы сражаются на передовой… Благодаря этому боевому духу фронт армии не был прорван ни в одном месте, а противник был вынужден завоевывать каждый метр восточно-прусской земли ценой огромных потерь в живой силе и технике. Большевики в боях с 4-й армией потеряли с 12 января по 28 марта 2557 танков, 2734 орудия, 304 миномета, 82 самолета, 1172 пулемета и много тысяч пленными…»

2 апреля

В Пирмонте слышится канонада. Я принял последнее решение. Пирмонт — город госпиталей. Здесь можно было бы совершить бесшумный уход. Но это было не так просто. Нельзя было просто объявить о прекращении своего членства, как в спортивном клубе. Плен? Не сегодня!

5 апреля

Я пешком вышел из Пирмонта. Поезда уже не ходили. Американцы стояли между Мюнстером и Детмондом.

По дороге на Хамельн тянулись авантюрно выглядевшие солдаты. Некоторые везли багаж в детских колясках. Я был избавлен от такой заботы — багажа у меня просто не было.

От Люгде доносился шум боя. Распространялись самые дикие слухи. Якобы американцы уже были в Хамельне. Чтобы не попасть в руки заморским братьям, перед маленькой деревушкой Вельсде я покинул главное шоссе и пошел по проселочной дороге, которая серпантином вела в горы западнее Везера. Отбившиеся от разных частей солдаты пытались вместе со мной «сорваться с крючка» у американцев. Через два часа мы вышли к Везеру у Гронде.

Американские истребители контролировали дорогу Хамельн — Хольцминден. Паром через Везер у Грондена был потоплен, а паромный трос перерублен. Я стал искать какое-нибудь средство, чтобы переправиться, и нашел ветхую лодку. Я с трудом попытался столкнуть ее в воду и вдруг услышал позади грубый окрик:

— Лодка останется здесь!

Я обернулся. Передо мной стоял старик с угрожающим лицом:

— Лодка — моя! Вы на ней не переправитесь! Война кончилась, а американцы сейчас будут здесь!