Федор Раззаков - Андрей Миронов: баловень судьбы

21 мая Миронов играл в «Горе от ума», 22-го – в «Клопе».

23 мая на малой сцене Театра на Малой Бронной состоялась премьера спектакля « Продолжение Дон Жуана». Главную роль играл «варяг» – «сатировец» Андрей Миронов. Уже это вызвало к спектаклю дикий ажиотаж, когда билетов в театральных кассах не было по определению, и зал на премьере заполнили «блатные» – то бишь избранная публика, представляющая театральную и околотеатральную богему. Таким образом, всего за каких-то два месяца Миронов сыграл сразу две премьеры: в комедии и трагедии. Однако, несмотря на несхожесть жанров, внутренняя схожесть героев была почти полная. Если приплюсовать сюда и героя из телефильма «Фантазии Фаратьева», то картина получалась следующая: на смену Миронову-комику пришел Миронов-трагик. А. Вислова по этому поводу пишет:

«Во внутреннем и внешнем облике актера в роли Шиндина появились новые, незнакомые черты. Такого нервного, загнанного и издерганного Миронова зрители еще не видели на сцене. Вместо свойственной актеру изысканной утонченности сценического поведения на первый план вышли нервозность, физическая измотанность, суетливость, в которых давала себя знать определенная внутренняя надорванность. Былая легкость таяла на глазах, оставался лишь ее отсвет.

В еще большей степени новое состояние артиста проявилось в роли Дон Жуана. Настроения Эфроса и А. Миронова на этом этапе явно совпали. Близилось к концу лирическое самовыражение Эфроса. У Миронова достигает кульминации физическая и душевная усталость, износ сил и нервов. На Малой сцене Театра на Малой Бронной была показана история старости, история о том, как все обугливается, снашивается, оплавляется. Новый Дон Жуан не хотел быть больше баловнем судьбы, вечным любимцем женщин. Он испытывал страшную опустошительную усталость от этой навязанной ему роли, за которой никто не замечал его внутреннего драматизма.

Декорации спектакля представляли что-то вроде фотоателье. Многочисленные зеркала наталкивали еще на одну тему: изображения и отражения. Вместо женских, пожалуй, здесь вполне могли бы висеть портреты Миронова в его ролях, скажем, фришевского Дон Жуана, сыгранного им в 1967 году. Заедание штампом легендарного образа и инерция затянувшейся молодости порождали издерганную трагичность героя. Но при всем том Миронов наделял своего Дон Жуана, как обычно, природной добротой и простодушием, резко контрастировавшими с внутренней скрытой озлобленностью его слуги Лепорелло в исполнении Л. Дурова. Дон Жуан Миронова был беззлобен.

– Дон Жуан – это человек, находящийся в сфере романтической возвышенности, духовности, отличной от современного бытия. Он попадает в реальность, но он не соответствует ей. Он здесь отстранен, – рассказывал мне о своем понимании образа, одновременно размышляя, Миронов. – Притом, что он и эгоистичен, и, может быть, даже жесток. Но все равно он человек не из нашего времени. Некий прагматизм жизни не может его захватить. «…И все же, чем страсти власть, нет сладостнее власти». Это трагедия духовности, трагедия чего-то возвышенного, красивого. «Я стал стар и никому не нужен», – говорит он. Это жестокость по отношению к себе. И все равно для него каждое мгновение жизни наполнено обожествлением женщины. Это страстность в сочетании с прагматизмом и деловитостью. А его влюбленность в театр? В нем живет высокая духовность, высокая нравственность. В них и сила духа. Лепорелло, напротив, – весь проза жизни, будни. Дон Жуан не может найти себя здесь. Он становится слугой Лепорелло. В этой жизни Лепорелло – властитель. Эта идея привлекала Эфроса в пьесе.

Это же, безусловно, волновало и Миронова. Изживание высокого духа, утверждение в нашей жизни уже не «грядущего», а настоящего хама он испытывал на себе. Свою невписываемость в окружающий пейзаж он ощущал все острее, хотя изо всех сил старался гнать подобные мысли прочь…»

25 мая Миронов играл в «Мы, нижеподписавшиеся…», 27-го – в «Женитьбе Фигаро», 29-го – в «Мы, нижеподписавшиеся…».

В том же мае Миронов закончил озвучание роли Фарятьева в фильме «Фантазии Фарятьева». За эту роль он получил гонорар в сумме 2300 рублей (гонорары других исполнителей выразились в следующих суммах: М. Неелова – 2025 руб., З. Шарко – 937 руб., Л. Гриценко – 660 руб., Е. Дурова – 627 руб.).

Со спектакля «Мы, нижеподписавшиеся…» начался и первый месяц лета – Миронов играл в нем 1 июня. 2-го это был уже «Ремонт», 4-го – «Женитьба Фигаро», 5-го – «Клоп», 6-го – «Мы, нижеподписавшиеся…», 8-го – «Горе от ума», 9-го – «Продолжение Дон Жуана» в Театре на Малой Бронной.

19 июня Миронов играл в «Женитьбе Фигаро», 22-го – в «У времени в плену», 24-го – в «Ревизоре», 26-го – в «Маленьких комедиях…», 27-го – в «Мы, нижеподписавшиеся…». Этим спектаклем Театр сатиры закрыл свой очередной сезон в Москве и отправился с гастролями в Ригу. А на его сцене показывал спектакли Запорожский музыкально-драматический театр имени Н. Щорса.

В последний раз в столице Латвии «Сатира» была с гастролями 13 лет назад, и с тех пор много воды утекло. Например, Миронов успел за это время трижды жениться (Татьяну Егорову, с которой он когда-то закрутил роман именно в Риге, можно смело назвать его гражданской женой). На этот раз в Ригу театр привез несколько спектаклей, в том числе и относительно новый – «Горе от ума». Но именно на нем в один из дней и случился неприятный инцидент.

«Сатировцы» играли спектакли в Театре оперы, и местные сотрудники, проявляя чудеса негостеприимства, позакрывали на ключ все столы в гримерках. А чтобы у возможных взламывателей не появился искус их открывать, они подложили во все ящики специальную ловушку, выстреливающую малиновой краской. Однако о ловушке никто из гостей до поры до времени не знал. Обнаружилось все случайно. Одну из артисток, участвовавшую в спектакле, разобрало такое любопытство, что она во время антракта решила взломать гримерный ящик. Хлипкий замок сопротивлялся недолго и был вскрыт за какие-то три минуты. Но едва актриса потянула за ручку ящика, как ей в лицо брызнула краска. Потрясенная таким коварством, актриса в течение примерно минуты пребывала в шоке, после чего бросилась в туалет. Однако там ее ужас усилился стократно – выяснилось, что краска трудносмываемая. А антракт длился всего полчаса. И актрисе не оставалось ничего иного, как выходить на сцену (а она играла одну из главных ролей!) с лицом, измазанным краской. Говорят, когда коллеги по сцене увидели ее в таком виде, их обуял ужас. Кое-кто, конечно, злорадствовал, но таких было немного. Остальным было жалко актрису и одновременно стыдно за то, что по ее вине происходило на сцене. Практически все свои сцены эта актриса (причем ведущая!) играла спиной к зрительному залу.