Array Array - Шашки наголо! Воспоминание кавалериста

Подойдя к Эльбе, головной отряд конников с высоты земляного вала застыл, пораженный увиденным. Все пространство между Эльбой и дамбой, вправо и влево от горизонта до горизонта было заполнено гитлеровцами и гражданскими, сбежавшими сюда, казалось, со всей Германии. Солдаты, офицеры, генералы, женщины, подростки, полицейские стояли плотной массой, ближайшие к нам подняли руки вверх, а у самого берега реки слышались крики о помощи, хлопки выстрелов, плач женщин. В небо с треском полетели ракеты, с противоположного берега над Эльбой взвились ответные зеленые ракеты. Связь с союзниками была установлена. Из–за леска взмыл в небо крошечный самолет и стрекозой закружился над подходящими к берегу колоннами кавалерии и танков. На противоположном берегу было видно, как американские солдаты сталкивают в реку понтон и вскоре понтон, стуча подвесным мотором, приблизился к нашему берегу. Войне конец!

Осколочное ранение левой голени, полученное мной в последнем бою, к счастью, оказалось без повреждения кости, хотя рана была приличная (9х6 см). Осколок распорол мышцы голени глубиной до 5 см. Ездовой меня и помкомвзвода разведки доставил в медсанчасть полка. Там нам сделали противостолбнячные уколы, перевязали и направили в медэскадрон. Пробыв в медэскадроне не более суток, я был снова эвакуирован дальше в тыл, в эвакопункт ЭП–124, где и была на меня заведена медицинская карта с указанием даты ранения 3 мая вместо 1 мая. Эвакопункт разместился в лесу, в большом двухэтажном деревянном доме. Были в нем и металлические кровати, и даже прикроватные тумбочки. В палате нас было 15 раненых, большинство ходячих. Мне еще не разрешали ходить, даже на костылях. Кругом тишина, не слышно выстрелов и канонад — только успокаивающий шум сосен из открытого окна. Несмотря на боль, приятно лежать в чистой, в меру прохладной, мягкой постели. Одно тревожило: кругом еще бродят недобитые разрозненные вооруженные группы головорезов войск СС. Охраны у нас в эвакопункте не было, не было и поблизости наших воинских частей. А по сухим деревянным стенам эвакопункта достаточно одной очереди зажигательными патронами, и дом вспыхнет как факел. А в зажигательных, трассирующих и разрывных патронах у немцев недостатка не было.

Не успели мы оценить нашу обстановку, поговорить, как нам быть, если сюда пожалуют немцы, как снаружи, неподалеку от эвакопункта послышалась стрельба одиночными и очередями из всех видов стрелкового оружия … Выстрелы приближались, бой, как нам казалось, разгорался и приближался к нам. Никому не хотелось в последние дни войны быть убитым или заживо сожженным в эвакопункте. В считаные минуты палата опустела. Раненые разбежались кто куда вслед за сбежавшим еще раньше медперсоналом. В палате нас осталось двое, неходячих. Мы не могли ходить, но могли ползать. Я сполз с койки, вытащил из полевой сумки свой пистолет. Хочу повторить, что я всегда после ранения перекладывал его из кобуры в полевую сумку, чтобы не отобрали в госпитале. Полевые сумки и их содержимое в госпиталях не осматривали. И я как был в нижнем белье с пистолетом в руке выполз сначала из палаты, а потом из дома. Надо было как можно дальше отползти от огнеопасного дома. Метров через тридцать я остановился и заполз под куст. Был вечер 8 мая. В лесу было темно. Стрельба не стихала. Выстрелы слышались все ближе и ближе. Вдруг на поляну выскочил солдат в обмотках, наш «славянин» (так мы в шутку называли наших солдат). Вскинув автомат вверх, он дал очередь. Я резко окликнул его:

— Стой! Где немцы?

Он оторопел от неожиданности… И только разглядев меня под кустом, закричал, но не как я, а радостно, с восторгом:

— Какие немцы?! ПОБЕДА!!!

Дав еще несколько очередей из автомата в воздух, он побежал дальше, мимо нашего эвакопункта, сообщить еще кому–то радостную весть. Тревогу как рукой сняло… Победу мы ждали, но не думали, что она придет так скоро и так неожиданно. Тем же путем я вернулся в палату. Спрятал пистолет в полевую сумку … В палате было пусто, если не считать второго лежачего, который сполз со своей койки. Ранение у него было тяжелое, и он дальше палаты выползти не мог.

Я стал громко кричать:

— Ура! Победа! Победа!..

На мои крики стали осторожно появляться раненые. Из медперсонала первой прибежала наша сестричка. Узнав, что кроме нее в эвакопункте никого нет, мы потребовали водки или спирта обмыть Победу. После некоторого сопротивления она на радостях сдалась — у нас появился спирт с закуской. Когда возвратилось начальство, мы были уже «хорошие», по–своему отметив долгожданный День Победы. На общих радостях нашей сестричке за спирт не влетело, а нам, тем, кто ползал, заменили белье. На следующий день новая эвакуация в тыл, а точнее теперь уже на восток, в другой полевой госпиталь.

Новый госпиталь, полевой передвижной ППГ–93, был хорошо оборудован. Размещался в бывшей немецкой больнице. Белоснежные палаты, ванные комнаты, операционные и перевязочные со стенами, выложенными кафелем. Полуторные койки на колесиках легко и бесшумно передвигались по палате в случае надобности. Кормили здесь как в хорошем санатории. Перед приемом пищи давали по 100 грамм разведенного медицинского спирта для аппетита. В палате нас было восемь раненых офицеров: капитан, старшие лейтенанты и лейтенанты. Все получили ранения в последних боях, за исключением одного старшего лейтенанта. Он был начпродом и получил травму ног, катаясь на трофейном мотоцикле — врезался в дерево. Своими стонами начпрод не давал нам спать. Рядом со мной лежал капитан с тяжелым ранением живота и повреждением позвоночника. Иногда он скрипел зубами от боли, но терпел, не показывал вида. Мы вызывали сестру, она делала ему укол, и он успокаивался. Несмотря на боли, капитан был общительным, принимал участие в наших разговорах, шутил, слушал наши байки и сам рассказывал анекдоты и интересные случаи из своей жизни.

Полной противоположностью ему был начпрод: он все время вызывал сестру или врача, требовал особого внимания к своей персоне. Надоел он нам до чертиков. Мы потихоньку начали совещаться, как нам от него избавиться. Рядом с нами, по коридору, находилась палата женщин. И вот ночью когда все уснули, включая начпрода, мы, ходячие (мне уже разрешили ходить), осторожно выкатили его кровать из нашей палаты и повезли по коридору. Бесшумно открыв дверь, вкатили его в женскую палату. Поставили кровать на свободное место и, прикрыв дверь, удалились в свою палату. Утром у женщин был большой шум … А к нам пожаловал главный врач. Мы притворились спящими. Один капитан не спал, его опять беспокоили раны.

— Спите, мазурики! Кто спровадил старшего лейтенанта в женскую палату? Молчите?!