Array Коллектив авторов - Воспоминания о Корнее Чуковском

Лепилов торжественно подарил макет крокодила Корнею Ивановичу, пообещав прислать его в Ленинград на академическом автобусе. Но к утру крокодил исчез. Его похитили. Корней Иванович говорил:

— Подумайте, какая у моего крокодила популярность. Но я не верю, что его украли… Он сам удрал и теперь проживает в третьем Парголове…

Но вернусь к более ранним годам.

Осенью 1928 года я отдыхал в санатории Сестрорецкого курорта, в одном пансионате с Корнеем Ивановичем. Вспоминаю послеобеденные прогулки вдоль моря, а в дождливые дни в крытой деревянной галерее, которая опоясывала парк курзала и выходила к морю. В прогулках участвовали Корней Иванович, драматург Федор Николаевич Фальковский, друг Леонида Андреева, профессор-психолог Семен Осипович Грузенберг, литературовед Владимир Евгеньевич Евгеньев-Максимов. С последним у Корнея Ивановича излюбленной темой разговора был Некрасов, над изучением которого они оба работали. Мне казалось, что Евгеньев-Максимов немного ревниво относится к находкам Чуковского, так как при каждой встрече он спрашивал: «Ну, сколько новых строчек написал для вас Николай Алексеевич?..» (Чуковский, как известно, разыскал много неизданных стихов и опущенных цензурой строф из поэм Некрасова).

Однажды в разгаре какого-то спора Корней Иванович набросился на меня:

— Вот вы, молодой человек двадцатого столетия, что вы думаете о Некрасове? Читаете ли вы его? Любите ли? Что помните? Знаю: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан…» Так вот, Некрасов был и поэтом, и гражданином, и гражданство у него облечено в форму самой высокой поэзии. Пойдите в библиотеку, возьмите Некрасова, читайте всю ночь, а завтра доложите, волнует ли вас этот великий поэт или вам его творчество ничего не говорит…

Я, конечно, выполнил задание Корнея Ивановича и на другой день признался ему, что многое в творчестве Некрасова устарело, что теперь время для других песен, и понес всякую чепуху об обветшавшей форме его стихов. Я стал читать монотонно, нараспев «Размышления у парадного подъезда», но Чуковский гневно прервал меня и закричал:

— Так нельзя читать Некрасова!

И стал читать наизусть целые главы из поэмы «Мороз, Красный нос». Отдельные строфы он повторял по нескольку раз, восторгаясь лексикой и ритмическим многообразием некрасовского стиха. Я был покорен его убежденностью в величии Некрасова-поэта и уже иначе воспринимал его поэзию.

Такие диспуты, устраиваемые Чуковским, всегда обрастали большим количеством слушателей.

В столовой пансионата, где был тогда шведский стол и табльдот — обедали все за одним столом, — неизменно главенствовал Корней Иванович. Он шумно чествовал повара и даже поварят, вызывая их к столу для того, чтобы они выслушали торжественное слово благодарности, которое произносил по указке Корнея Ивановича кто-нибудь из обедающих. Поэт Леонид Борисов облек свой спич в стихотворную форму и прочел «Оду борщу и компоту». Он читал ее долго, все проголодались, и Корней Иванович остановил его:

— Вторую часть, посвященную компоту, вы прочитаете нам на сладкое…

В 1932 году я и мой товарищ Яков Лещинский, работавший ученым секретарем Русского музея, пригласили Чуковского в Рукописный отдел музея, которым я тогда заведовал, чтобы показать ему фонды отдела. С неуемным интересом смотрел он материалы архива Александра Бенуа, толстые тома дневников Федора Толстого, рукописи Федотова, письма Репина. С увлечением он читал стихи Федотова, тогда еще не опубликованные.

— Какая живость! Какая чудесная разговорная интонация… Вот бы издать стихи Федотова отдельной книжкой с его же картинами. Это было бы открытие нового поэта. Возьмитесь за это дело. [1] Призыв К. И. Чуковского убедил Лещинского взяться за публикацию литературного наследия Федотова, что было сделано им в книге «Павел Андреевич Федотов» (издательство «Искусство», 1940).

И тогда же Корней Иванович вдохновил нас сделать книгу писем Репина.

— Юноши, возьмитесь за эту благодарную работу. Уверяю, это будет чудесная книга! Ах, какой это превосходный писатель! Я надеюсь, что все же когда-нибудь увидит свет его чудесная книга «Далекое близкое» и русская литература станет богаче. Я в этом глубоко уверен. Если бы Репин не стал художником, он был бы писателем, равным Гоголю!

Предложение Корнея Ивановича нас увлекло, и вскоре Ленинградское отделение издательства «Искусство» заключило договор на книгу писем Репина к И. Р. Тарханову и Е. П. Тархановой-Антокольской. [2] Книга вышла в 1937 году. Это была первая публикация эпистолярного наследия Репина отдельным изданием.

Редактором книги издательство пригласило Корнея Ивановича. Он охотно согласился, хотя и был очень занят подготовкой собрания сочинений Н. А. Некрасова. Работа с ним была прекрасной редакторской школой, которая помогла мне позднее в моей редакционной работе.

…Стояло жаркое лето. Вместе с Лещинским я приходил к Корнею Ивановичу домой, на Кирочную улицу. Обычно после часа занятий он предлагал пойти «продышаться» в Таврический сад или поехать на Елагин остров, чтобы там продолжить работу на воздухе. Из этого ничего не получалось. Корней Иванович быстро попадал в окружение детворы и забывал о нас. Однажды он посадил нас в лодку и потребовал, чтобы мы изображали пиратов, для чего повязал наши головы носовыми платками. С островов мы возвращались пешком. На улице Красных Зорь, как тогда назывался Кировский проспект, нам встретился дворник, моющий из шланга тротуар. Корней Иванович взял у него шланг и задорно, играючи, стал поливать цветы, траву, деревья. Быстро, как всегда, его окружила стайка ребят. Он грозил им:

— Оболью! Оболью! — и направлял струю поверх их голов.

А ребята прыгали, хлопали в ладоши и кричали:

— Дядя, облей! Дядя, облей!

А потом, когда пошли дальше, Корней Иванович все повторял:

— Дядя, облей… Дядя, облей… Дядя Облей… Прекрасное название для сказки — «Дядя Облей», — не правда ли?

Вот почему я стал называть его «Дядей Облеем».

В одну из наших последних встреч я спросил, написал ли он сказку «Дядя Облей».

— Нет. Так и осталось одно название…

Как-то, когда мы отдыхали в Михайловском саду, примыкающем к Русскому музею, Корней Иванович предложил:

— Хотите, я вас познакомлю с замечательными старухами — Анной Ивановной Менделеевой, вдовой великого Менделеева, и Екатериной Павловной Летковой-Султановой? Они вам расскажут много интересного о Репине, которого знают еще с девяностых годов. Они живут недалеко — в Доме ученых. Мы пойдем к ним сейчас, я давно не был у них.