Василий Аксенов - Ленд-лизовские.Lend-leasing

Заходим все. Тетя Котя, поглядывая на подростка, заправляет свои грудки в бюстгальтер. Сотрудник Верховного Совета не спешит облачаться в свою военно-морскую одежду. Уподобляясь атлетической фигуре с античной вазы, он передвигался по предбаннику и пружинил мускулатуру. Делал вид, что вовсе не демонстрирует свой до чрезвычайности крупный и до сих пор еще полунапряженный член, то есть, как Акси-Вакси недавно прочел в энциклопедии, фаллос. Это слово в фонетическом смысле представлялось мальчику каким-то мощным волосатиком с задумчивым лицом. В прямом смысле он, фаллос, или фуллюс (в старинной энциклопедии это слово было немножко закапано свечой), представлял из себя мощное оружие вчерашнего воина, что-то вроде береговой артиллерии. Мальчику в такие моменты иногда казалось, что фигура дяди Фели представляет из себя некоторую преувеличенную диспропорцию. Вот посмотрите на мраморного Аполлона: его пупис свисает между стройных бедер, представляя вполне умеренные пропорции. То же самое мы видим в гениальной фигуре Давида из Флоренции. В тысячах других античных или библейских фигур. Акси-Вакси был весьма озадачен этими несоответствиями: если бы у этих героев фаллосы соответствовали размерам дяди Фелиного, то есть феллиниевского калибра, они никогда бы не смогли спрятаться за фиговым листом; что же это значит, товарищи? Вдруг осенило: да ведь наш-то герой предстает перед семьей после часа упорной и вдохновенной работы, он еще не остыл, он весь еще полон мужества, вот пройдет какое-то время, какая-то ночь, и все успокоится, и, когда заведующий отделом информации займет свое место в огромном кабинете, примет вполне скромные античные или библейские размеры и очертания — с мечтой о последующем подъеме, конечно. В каком-то смысле эта последовательность напоминала мальчику стишок из «Кондуита и Швамбрании»:

Ура! Ура! Закричали тут швамбраны все!

И упали: Ту Ба Риба Се!

Но никто из них не умер! Они все спаслись!

Они всех вдруг победили и поднялись ввысь!

Продолжая двигаться по предбаннику, дядя Феля упорядочивал березовый веник. Потом провозглашал в адрес подростка: «Ну, орел, пошли постегаемся!»

Я очень не любил это слово — «орел», оно мне всегда казалось каким-то фальшивым и неестественным в адрес пацана. Вот недавно мы возвращались всей котельниковской семьей из бани, вошли в сад и увидели кучку пацанов во главе со старшим киномехаником Шраней. Они оттопыривались вокруг турника. Иной раз по трое там подвешивались и принимали обезьяньи позы. Дядя Феля им тогда крикнул: «Ну, орлы! Вот орлы! Посмотрите, какое орло!»

Он явно хотел, чтобы его пригласили покувыркаться. Вместо этого вся пацанва спрыгнула с железного лома, ощерилась и со свистом, издевательски заголосила:

Мама, я летчика люблю!

Мама, за летчика пойду!

Летчик делает зарядки

И трендит без пересадки.

Мама, я летчика люблю!

Мама, наш летчик генерал!

Мама, он Котьку доставал!

Он себе устроил жёнку

И поставил на снабженку.

Мама, он «дуглас» оседлал!

Мама, наш летчик Мясопьян,

У него подвеска как наган!

Он герой страны могучей,

Он меня прикроет тучей!

Мама, он Котьку под баян!

«Орлы» кружили вокруг нашей семьи, а особенно вокруг дяди Фели, с похабными жестами и с уханьем, а тот стоял, покачиваясь, заткнув глаза бугорками ладоней и бормотал безадресно и отчаянно: «Какое кощунство! Экое ехидство! Я утону в пузырях клеветы! Котя исчезнет в сливах нечестивости!»

Тетя Котя громко рыдала, неспособная оправдаться. Тетя Ксеня, одолжив у «флигельских» метлу, налетела на хулиганье. Акси-Вакси как обладатель мирового рекорда в спринте готовился к скоростной атаке на подзуживателя Шраню. Пускай он закроет предо мной двери «Вузовца», скоро я получу секретную стипендию ЦК комсомола и тогда буду водить Стеллку Вольсман в «Электро». В это время во дворе появилась чета Чечельницких с помойными ведерочками на выброс. С большой симпатией они подошли к Феликсу Котельнику и пообещали распорядиться об аресте всех провокаторов и хулиганов.

Это был первый удар по гармонии нашей семьи. Впоследствии тучи стали сгущаться. Увы, так бывает: подонческая кодла может расшевелить мнимых ревнителей морали. Во дворах стали, поджимая губы, говорить о романе Констанции с Мясопьяновым. Вспоминали, как генерал с лампасами подъезжал на «Виллисе» к нашему дому и увозил Констанцию к себе. Какая беспринципная особа, ее муж сражался на тихоокеанском бассейне, а она, вертихвостка, употребляла американское виски.

Дядя Феля крепко страдал: ведь он был моногамом и не представлял себе, что его любимая и законная уединялась со здоровенным мужланом, к тому же еще героем «воздушного океана». Они почти перестали разговаривать друг с другом, а панцирная сетка скрипела в ночи с некоторой остервенелостью. Он часто думал о канве своего будущего поведения. Иногда мелькали мысли о дуэли с Мясопьяновым, но он со стыдом их отвергал: коммунистам неслед даже думать о дворянщине. Однажды он пошел посоветоваться с четой Чечельницких. Дверь ему открыл слуга и тут же выставил на лестничную площадку: приказано не принимать.

Акси-Вакси почти постоянно сопровождал дядю Фелю, потому что боялся, что тот бросится под трамвай. В то же время он глубоко сочувствовал генералу Мясопьянову. Потерять такую женщину, как Констанция Котельник! Это почти все равно, что для д'Артаньяна потерять Констанцию Бонасье! А может быть, в этом деле таится и драма более крупного калибра? Этот славный авиатор и драматург, который по долгу службы приземляется на всех театрах военных действий и везде с горечью вспоминает наш город, где его посетила такая исключительная любовь! Должно быть, на каждом из этих театров он пересаживается с транспортного самолета на боевую «кобру» или «спитфайер» и, словно Лермонтов на Кавказской войне, играет со смертью, бросаясь в гущу «мессершмиттов» и «фокке-вульфов». Держитесь, Иван Аскольдович, ведь победа не за горами, это говорит вам сын невинно пострадавших родителей, которого вы когда-то покачивали на своем стальном колене! Постой, постой, пацан, что за странные бамбасы ты нафантазировал, ведь война-то давно уже закончилась!

Интересно отметить, что эти «бамбасы» были не так уж далеки от реальных событий в жизни Ивана Аскольдовича. Не так давно генерал был вызван на закрытое заседание парторганизации штаба ВВС СССР. Там при всем честном народе, то есть при коммунистах родины, была оглашена докладная записка отставного лейтенанта Тихоокеанского флота, ныне заведующего отделом информации ТАССР Феликса Котельника. Он писал: «Родина, мать моя, стальные рыцари коммунизма, сердце мое изнывает от горечи и тоски! Не могу себе представить, что герой моей юности, первый Герой Советского Союза, мог посягнуть на честь моей супруги, вдохновенной комсомолки и преданной коммунистки Констанции Котельник…»