Дмитрий Тарасов - Большая игра СМЕРШа

Кандидатура Викторова после двух дней работы с ним была признана пригодной для направления обратно к немцам, с целью более глубокого внедрения в разведку противника. Подготовкой и осуществлением этой ответственной операции занялся Клим.

Легко понять, уважаемый читатель, состояние Викторова, только что вырвавшегося из ада фашистской неволи, чтобы настроить себя на добровольное возвращение туда обратно. Лишь сознание вины перед Родиной, искреннее желание смыть с себя тяжесть позора от бередившего душу слова «шпион», заставили его взяться за выполнение этой трудной задачи.

И надо отметить, что двадцатидвухлетний кадровый офицер Красной Армии в звании лейтенанта, покинувший стены военного училища только за несколько дней до начала войны, Викторов полностью оправдал оказанное ему советской контрразведкой доверие. Не вдаваясь в подробности ее дела, укажем лишь, что он был переброшен к немцам на участке действия 16-й армии Западного фронта, был встречен противником как герой, награжден орденом «За храбрость», повышен в звании и допущен к работе по подготовке агентов.

Благополучное возвращение хотя и одного курьера было воспринято вражеской разведкой как весьма положительный факт, свидетельствующий о честности агентов «Дуэли».

«Барон», как выяснилось на следствии, являлся мифической личностью, изобретением Лобова, сумевшего убедить немцев в наличии у него в Москве полезных связей, и рассчитывавшего таким путем получить от них больше денежных средств.

Радиограммы, которые были изъяты при аресте Лобова со ссылкой на добытые «Бароном» сведения оказались чистейшей липой.

— А мне наплевать, что липа, объяснял Лобов Козреву, когда ему было сказано это.

— Вы думаете я стал бы ишачить на фрицев? Как бы не так! Нашли дурака! Да я бы им такое накрутил, что они мне миллионы бы не пожалели.

Убедившись в положительном отношении противника к агентам, спустя некоторое время мы сообщили:

«Для упрочения положения Костина перевожу на гражданские документы. Будет жить по своим данным и устроен в Москве.

Передавая указанную радиограмму, Костину было еще не ведомо о принятом нами решении освободить его из-под стражи, определить на жительство в Москве и устроить на работу в конструкторское бюро завода, где он начал свой трудовой путь.

Возвратившись в Наркомат после проведения сеанса связи, мы как обычно, поднялись на шестой этаж, прошли в мой кабинет.

— Мне давно хотелось, Сергей Николаевич, — начал я, — выяснить один деликатный вопрос.

— Пожалуйста, я слушаю.

— Пелагея Васильевна как-то сказала, что у Вас до ухода на фронт была сильная привязанность к девушке по имени Оля. Правильно это?

Костин, очевидно, не ожидал такого вопроса, смутился, покраснел, но быстро справился с волнением и, улыбаясь, ответил:

— Да, правильно.

— Кто она?

— Моя односельчанка Сергеева Ольга Павловна, 1921 года рождения, была студенткой пединститута, когда я уходил на фронт, а сейчас, со слов матери, работает в Москве учительницей.

— Какие отношение были между вами?

— Мы искренне любили друг друга и мечтали пожениться, но помешала война.

— У Вас сохранилось чувство привязанности к ней, хотели бы Вы встретить ее?

— Да, хотел бы и очень.

— А как, по Вашему мнению, она отнесется к Вам?

— Мать сказала, что Оля ждет меня. Если это верно, то встреча с ней будет праздником для нас обоих.

— Тогда, Сергей Николаевич, сделаем так: напишите ей короткое письмецо, теплое, душевное, с надеждой на скорую встречу. Укажите, что податель письма является Вашим другом и все расскажет. Непременно попросите ответить. Понятно?

— Хорошо.

— Не затягивайте, сделайте это сегодня.

Возвратившись в камеру, Костин прилег на койку, явственно представил образ Ольги, и память услужливо воскресила все то, что связывало его с нею. Вспомнились детские годы, совместные игры в «папу и маму», походы в лес, бесхитростное ухаживание, а затем годы отрочества и незаметное, но все более возрастающее проявление чувства взаимной привязанности, постепенно переросшее в юношеском возрасте в пламенную любовь. Она была взаимной, чистой, бескорыстной и преданной, глубоко спрятанной в тайниках их сердец от постороннего глаза. Лишь незадолго до войны, убедившись в прочности своих чувств друг к другу, они открылись перед родными, объявив о намерении стать мужем и женой. И вдруг неожиданная война, перечеркнувшая все их планы, все их мечты. Припомнив мельчайшие детали расставания с Ольгой перед уходом на фронт, Костин встал, несколько раз прошелся по камере и, сев за стол, написал:

«Дорогая Зорька! Я счастлив от сознания, что, наконец, могу написать тебе. И в то же время страшусь: найдет ли тебя мое письмо, а если найдет, то будет ли принято оно тобой с прежней сердечной теплотой и любовью. Ведь в жизни произошло так много перемен, что с каждым из нас может случиться самое непредвиденное. Я здоров, а подробности расскажет податель этого письма — мой друг. Живу надеждой на скорую встречу, помня постоянно о той прекрасной заре, когда я впервые назвал тебя Зорькой. Обнимаю, как тогда, и целую. С нетерпением жду ответ, каким бы он ни был.

Вечером этого же дня, с письмом Костина я направился на Солянку, где в одном из переулков в неказистом старом здании на втором этаже жила Ольга, снимая комнату в двухкомнатной квартире одинокой старушки. Она оказалась дома, и сама открыла дверь на мой звонок. Спросив: «Вам кого?» и услышав в моем ответе свое имя, растерялась, засуетилась, пригласила в комнату и предложила стул. Видя, что Ольга сгорает от любопытства, я не стал ее томить, достал из палевой сумки письмо и молча передал ей. Свет от горевшей под потолком в плафоне одной лампочки был тусклым. Ольга подошла к столу и зажгла настольную лампу. При вскрытии конверта мне показалось, что руки ее слегка дрожали. Когда же она вынула вложение и прочла/письмо, произошло невероятное. Не стесняясь меня, Ольга поцеловала письмо, радостно воскликнула «Наконец-то!» и порывисто, еле сдерживая себя, начала засыпать вопросами: как он, где он, что с ним, когда приедет и прочее. Лицо ее горело, глаза блестели, и вся она как бы светилась изнутри. Мне стало ясно, что это была большая, настоящая любовь.

Я объяснил Ольге, что Сергей недавно вышел из тыла противника. Сейчас находится в резервном лагере на отдыхе и проходит медицинское переосвидетельствование. Освободиться должен через две — три недели. О себе сообщил, что работаю в этом лагере, и когда представилась командировка поехать в Москву, Сергей упросил меня разыскать ее и передать письмо.

Поблагодарив меня, Ольга спросила:

— Когда Вы обратно?