Натан Эйдельман - Первый декабрист

7 ноября 1796 года на престоле Павел, Александр объявлен его наследником по всем правилам, и вскоре, как известно, просвещенное дворянство в ужасе: Павел для них неистовый, безумный тиран и деспот.

Оставим в стороне вопрос, кем он был на самом деле. В моей книге „Грань веков“ я старался доказать, что безумия никакого не было, а была определенная система, которую можно назвать „консервативной утопией“. Идеи Павла — это мощная централизация, царь-рыцарь во главе возрожденной средневековой рыцарской системы, при ограничении личных прав дворянства, слиянии самодержавия и церкви…

Тогда-то, в 1797 году, в Москве во время коронации Александр I и его близкие друзья в первый раз задумывают уже не отречение и бегство, но — конституцию, которая когда-нибудь (возможно, очень скоро!) ограничит деспотизм. Затем были еще проекты.

Наконец гвардейский дворянский заговор уничтожает Павла, с ведома Александра, надеявшегося — по словам Герцена, — что отца убьют, но „не до смерти“…

Нервный, подозрительный, меланхоличный Александр вступает на трон через труп отца; он предается отчаянию и слышит окрик лидера заговора генерала Палена: „Будет ребячиться! Идите царствовать!“. Пален утешает нового монарха тем, что хорошее продолжение заставит забыть страшный пролог.

Все дворяне, за редчайшим исключением, — все cабанеевы, раевские — единодушно радовались новому монарху, обещавшему в манифесте править „по заветам бабки“.

Мысль, что можно замолить грех, осчастливив Россию, — мысль временами очень искренняя, но порою — „слова, слова, слова…“.

Осчастливить как будто очень просто, и Александр это знает, и молодые друзья императора, занявшие ряд важных постов, знают, и, наконец, Лагарп, дающий новые советы ученику, тоже знает.

Петр пробил окно в Европу, преемники Петра, особенно Екатерина II, расширили просвещение, дворянские вольности. Теперь нужен следующий шаг, ослабляющий рабство в разных формах.

Политическое рабство можно умерить твердыми законами, конституцией, обновленным судом, наконец, парламентом (Думой или Земским собором), который должен ограничить самовластие монарха.

Социальное рабство — крепостное право; половина нации покупается и продается. Сверх того, 25-летняя рекрутчина ( „в России половина людей живет по жребию“ ).

Между 1801-м и 1812-м Александр сделал первые попытки. По совету Лагарпа и молодых друзей он отнюдь не опирается на народ, который, конечно, радостно устремится к свободе, но „все разрушит и сам себя еще хуже закабалит“. Лагарп подчеркивал (как уже говорилось), что главная надежда — молодые и просвещенные офицеры: в 1800-х годах cабанеевы, позже раевские.

В ту пору, когда Сабанеев сражался с французами, шведами, турками, а Владимир Раевский одолевал науки, — в ту пору царь торопился расширить число сторонников; по совету Лагарпа развивал просвещение. Большая часть старых русских университетов и других высших заведений была основана или возобновлена именно при Александре: университеты в Дерпте, Вильне, Казани, Петербурге, Харькове; лицеи в Царском Селе, Одессе, Нежине… В эти же годы чуть-чуть ограничено крепостническое бесстыдство: запрещены газетные объявления о продаже людей, издан закон о вольных хлебопашцах; тем помещикам, которые сами пожелают, он облегчает способы отпускать крестьян на волю. Однако все это лишь „подступы“. Главные реформы, связанные с именем Сперанского, ожидались в 1810 году.

1 января этого года был торжественно открыт Государственный совет: лишь немногие — узкий, но влиятельный круг — знали, что это „айсберг“, часть огромного замысла, основной массив которого еще не виден. Государственный совет был первоначально задуман как вторая палата — „палата лордов“ русского парламента. Предполагалось, что 1 мая 1810 года будут назначены выборы в „палату общин“ — Государственную думу, где примут участие дворяне, купцы, мещане, однодворцы и государственные крестьяне. Разумеется, избирательный закон был так расчислен, чтобы дворяне имели крепкое большинство: податные сословия должны избирать своих депутатов по системе многоступенчатой (волость-округ-губерния). Крепостные пока что не голосуют, но одновременно должно начаться постепенное их освобождение с землей, и в конце концов они тоже получат гражданские и политические права…

Итак, 1 мая выборы, 1 сентября 1810 года Государственная дума сможет собраться, и в это же время царь серией декретов введет элементарную законность, суд присяжных…

Двухпалатный парламент. В 1810-м, а не в 1905-м! Ограничение и постепенная отмена крепостного права.

С 1810-го, а не в 1861-м!

И тогда все выпускники новых университетов, лучшие люди страны, свою великолепную энергию отдадут коренным реформам, тогдашней перестройке, одобренной свыше; и тогда раевские, сабанеевы, ермоловы — новые люди новой России!

Однако 1 сентября 1810 года Государственная дума не открылась. Этого не произошло и в следующие месяцы, годы, десятилетия.

19 октября 1811 года царь и Сперанский явились на открытие Царскосельского лицея. Мы точно, конечно, не знаем, но догадываемся, какие мысли и сомнения занимали главнейших деятелей государства, когда они благосклонно рассматривали тридцать резвящихся подростков — то ли участников будущего обновления, то ли вероятных винтиков традиционной бюрократии.

В марте 1812 года Сперанский внезапно арестован, выслан; позже — прощен, но уже теряет прежнее значение первого министра. Несколько лет спустя Сперанский — по-видимому, искренне — назовет ошибкою свои прежние планы: слишком „разогнался“; россиянам этого не надо — достаточно все той же самодержавной системы, смягченной просвещением.

Парадокс, однако, был в том, что Александр, прогнавший Сперанского и заморозивший реформы, не соглашался с покаянными идеями своего министра.

Про себя царь был, по-видимому, убежден в необходимости важных перемен. К тому же старые павловские раны не заживали; мечта — компенсировать свое участие в заговоре благодетельными законами — оставалась мечтою. Меж тем каждая годовщина восшествия Александра на престол была ведь и годовщиной гибели отца. Больнее нельзя было задеть императора, чем напомнить об этом обстоятельстве. Наполеон, когда из Петербурга его упрекнули в захвате и расстреле члена фамилии Бурбонов герцога Энгиенского, объявил на всю Европу, что хорошо бы понял русского царя, если б он захватил и казнил убийц своего отца…

Когда началась война 1812 года и русские отступали, суеверный, все более склонявшийся к мистике Александр, конечно, видел в этом божье наказание — за Главный грех.Однако неожиданно — победили, и царь усматривает в этом некую зловещую иронию судьбы, которая еще обернется своей трагической стороной…