Царствование Николая Второго. Том 1

Я приехал в Париж, кажется, 6 сентября нашего стиля, рано утром. Я, конечно, прежде всего виделся в Париже с главою ми-нистерства Рувье. Он меня очень поздравлял с заключением мира, затем крайне сетовал на германское правительство, с которым он все не мог уговориться по Мароккскому вопросу. Он мне объяснил, что он сделал многие уступки, на которые не соглашался Делькассе, но что германские представители требуют того, чего он уступить не может, потому что палата депутатов этого не примет и этим воспользуются враги министерства, чтобы его свергнуть. Он мне говорил, что с послом князем Радолиным можно было бы сгово-риться, но что присланы два представителя от центрального прави-тельства, из которых один Розен, германский поверенный в делах в Марокко, наиболее притязательный. Затем Рувье мне указал, в чем заключаются разногласия, который мне показались сравнительно совершенно второстепенными.

Вмешательство Германии задевало самолюбие французов, возбужденные же ею вопросы имели очевидно для нее значение политическое в смысле давления на французское правительство, но не имели значения по существу.

Действительно, ознакомившись с прессой, я усмотрел сильное возбуждение и некоторые газеты уже говорили о возможном столкновении. Французское правительство на всякий случай начало уже прини-мать даже некоторые военные меры, связанные с крупными расходами. Французские руководящие банкиры, которые очень желали бы сделать русский заем, заявили мне, что при настоящем положении вещей произвести большой заем невозможно -- Il faut, que le cauchemare du Maroc passe.

Рувье мне также подтвердил, что при настоящем положении ве-щей трудно рассчитывать на заем, и просил моего содействия, чтобы уладить дело. "Теперь отношения с Германией, прибавил он, в такой острой фазе, что некоторые лица и почти вся пресса ожидают вооруженного столкновения" (Как оказалось впоследствии, под влиянием такого настроения французское правительство произвело значительные расходы на случай войны.). Я ему высказал, что лучше всего {407}все вопросы колкие не решать теперь, а признать их касающимися интересов всех наций, имеющих какое либо отношение к Марокко, и спустить их в конференцию из представителей этих держав. Тогда, если Франции придется уступить по решению конференции, парламент к решениям этим отнесется иначе, нежели если уступка последует от министерства.

Рувье сказал, что он сам так думал, но что германское правительство или его представители на это не согласны. Я ему посоветовал теперь не спорить по существу и только стараться провести. вопрос о конференции. Он мне обещал, что, если Мароккский вопрос уладится, то правительство не будет препятствовать займу и он, Рувье, мне окажет не только полное содействие, как глава прави-тельства, но и как Рувье, т. е. финансист. Я поехал к князю Радолину, германскому послу, с которым еще в Петербурге я был в очень хороших отношениях и прямо заговорил с ним о Мароккском вопросе, объясняя, что осложнения на этом вопросе в настоя-щее время не на руку ни России, ни Германии, так как нельзя же гото-вить большой войны из за Мароккского дела; ведь в случае войны между Германией и Францией начнется общая война, в которой должна будет принять участие и Россия. Он мне ответил, что он делает все от него зависящее чтобы придти к соглашению, что он совершенно разделяет мое мнение, что этот вопрос раздут, что ему мешают присланные уполномоченные от центрального правительства, а что его в Берлине считают французом. С своей стороны он просил меня, не могу ли я оказать воздействие на канцлера Бюлова.

Между тем, как только я приехал в Париж, мне сейчас же из соответствующих посольств дали знать, что король Эдуард и Император Вильгельм были бы очень рады меня видеть и принять, а Бюлов, вероятно, не зная о переданном мне желании Вильгельма, дал мне знать, что он был бы мне очень благодарен, если бы я возвращаясь в Россию, проехал через Баден, где он в то время лечился.

Относительно приглашения короля Эдуарда и Императора Вильгельма я ответил, что не считаю себя вправе явиться к ним ранее, нежели явлюсь к моему Государю. В Париже я уже застал письмо Ламсдорфа о том, что Государь желает, чтобы я приехал в Петербург, а потому он Ламсдорф не считал удобным докладывать Его Величеству о моей просьбе отпустить меня в Брюссель.

{407}Что же касается Бюлова, то я ему дал знать, что мне неудобно заезжать в Баден и, если он меня желает видеть, то пусть приезжает в Берлин, где я могу остановиться на несколько часов. Вслед за сим я получил Высочайшее повеление, чтобы, возвращаясь в Петербург, я явился к Императору Вильгельму. Что касается Англии, то ко мне приехал секретарь нашего посольства в Лондоне, ныне советник того же посольства, умный и дельный Поклевский-Козел, интимный человек у короля Эдуарда и друг нынешнего министра иностранных дел Извольского, с видимым поручением короля, хотя он говорил, что приехал сам по себе, и с ведома нашего посла. Он заговорил со мною снова о желании Эдуарда и англичан, чтобы я заехал в Англию, но я ему объяснил, что при всей моей охоте, я сделать этого не могу без приказания Государя, а в то время, конечно, такого разрешения Государя последовать не могло, так как Его Величество находился под связями Биоркского свидания.

Если бы даже король Эдуард просил о том Государя, разрешение последовать не могло. Тогда Государь считал англичан нашими заклятыми врагами. Затем Поклевский меня долго убеждал в том, что России необходимо после Портсмутского мира войти в соглашение с Англией, дабы покончить недоразумение по персидскому, афганскому, тибетскому и другим вопросам, служащим постоянными разжигаю-щими факторами недобрых отношений между Россией и Англией. Я ему совершенно искренно говорил, что по моему мнению желательно установить хорошие отношения между Англией и Россией, но не портя су-ществующая отношения к континентальным европейским державам. Такова должна быть по моему наша политика на западе, а на востоке необходимо с полной искренностью установить добрые отношения к Японии. России желателен мир по крайней мере на несколько десятков лет и благоразумная политика должна к этому стремиться всеми силами. Несомненно, что последовавшее на днях соглашение между Россией и Англией дело рук Поклевского и его влияния на Извольского. Оно буквально воспроизводит то, что мне представил Поклевский-Козел в Париже. Король Эдуард умно воспользовался своим интимным благоволением к этому дипломату.

Получив повеление ехать к Императору Вильгельму, я передал об этом Рувье и Радолину, обещав им содействовать, чтобы германское правительство согласилось на передачу наиболее существенных вопросов по мароккскому делу на обсуждение {408}международной конференции. Затем я заявил Рувье, что желал бы видеть пре-зидента Лубэ, который находился в то время в своем имении на юге Франции, около Монтелимара. Мне собственно видеть Лубэ не было надобности, хотя мне всегда было приятно беседовать с этим стариком, к которому я питал глубокое уважение, но я понимал, что если я поеду к Германскому Императору, не заехав, будучи во Франции, к президенту французской республики, это произведет дурное впечатление на французов. Лубэ сейчас же пригласил меня и я, вечером того же дня, отправился в Монтелимар, завтракал у него в семейном кругу и на другой день вечером вернулся в Париж.